Помолчали. Легировский морщил лоб, теребил себя за вислый ус, катал по лицу желваки.

– А я бы выпила чаю, – сказала Катенька. – Принесете?

– Гм…

– Извините, вы о чем-то думаете?

– Не нравится мне этот проводник. – Легировский жестко усмехнулся. – Очень уж глаза внимательные. Ни гроша еще от нас не получил, а любезен сверх меры. Появился недавно, до него другой проводник был. О чем это говорит?

– Филер? – тихонько ахнула Катенька.

– Он самый. Эту публику я за версту вижу. Поздравляю, вы в подозрении. Филер-то толковый, далеко не из последних. Такого абы кого пасти не пошлют.

На глаза великой княжны навернулись слезы.

– Как вы думаете… узнал он меня?

– Не знаю. Если узнал, то вряд ли уже успел доложить. Но если даже успел, то где-то там… – Легировский неопределенно помахал рукой в воздухе, – решают, что с вами делать. Ну и со мной, конечно, тоже, я ведь пособник. А пока там решают, время идет. Во всяком случае до Иркутска мы можем ехать спокойно – там ведь понимают, что никуда мы из поезда не денемся… Как вы думаете, великому князю о вас доложат?

– Наверное. Вряд ли посмеют не доложить. Но…

Катенька не договорила. Легировский посмотрел на нее с подозрением.

– А что я могу? Выкинуть филера из поезда разве? Это лишь отсрочка. Дохромает до ближайшей станции и протелеграфирует. Тремя часами раньше, тремя часами позже – какая разница?

– Да-да, конечно… – спокойно ответила великая княжна. – Я понимаю.

Ей хотелось плакать.

Начальник станции Тулун-Узловая, красный и яростный, налитым кулаком тыкал в зубы машинисту Будрылину. Начальник был недавно назначен и в связи с проездом дальневосточного наместника очень боялся, как бы чего не вышло. Будто назло, в своем распоряжении он имел всего-навсего два паровоза и две паровозные бригады. Паровозы были хорошие, типа «Змей-Горыныч», и бригады до сегодняшнего дня казались начальнику станции вполне надежными…

И вот нате, любуйтесь – Будрылин пьян в стельку!

Подлеца трижды окатывали студеной колодезной водой – вотще. Били по щекам – с тем же результатом. Будрылин стоял на ногах только потому, что его поддерживали под мышки. При каждом тычке начальственного кулака голова машиниста откидывалась назад и упрямо возвращалась. Членораздельно говорить он не мог – мычал по-животному.

– Как ты смел, негодяй! – гремел на всю подведомственную территорию начальник.

Будрылин мычал.

– Ты хоть понимаешь, пьяная сволочь, что натворил? – И новый тычок угодил пьяной сволочи в нос.

Будрылин вдруг удивился.

– Н-не им-меешь права б-бить! – выговорил он, шмыгая кровоточащей ноздрей.

– А вот я тебе сейчас покажу, на что я имею право! – лютовало начальство.

– Да бросьте вы его, Филипп Филимонович! – не выдержал помощник начальника и сам же подал пример, выпустив истязаемого. Будрылин мешком осел на пол. – Сами же видите: бесполезно. Мы ему потом чертей выпишем, когда очухается. Сейчас не бить надо, а думать, что делать! Их благородие уже беспокоятся…

«Их благородием» был жандармский поручик, пока еще не посвященный в суть разыгрывающейся драмы. Посвящать его в тонкости работы с железнодорожными кадрами никому не хотелось.

Свистящее дыхание вырывалось из груди начальника. Однако цвет его лица стал понемногу улучшаться.

– Паровозы под парами?

– Так точно, оба.

– А в одной бригаде некомплект. Как назло – машинист! Будь помощник или кочегар, тогда бы ладно… Где взять машиниста? Думайте.

– Может быть, снять с «кукушки» Шишова? Он у нас непьющий.

– Скажете тоже! Ему уж лет восемьдесят. На «Змее-Горыныче» никогда не ездил. И кто «кукушку» мне гонять будет?

– Да, верно. А Мендельсон?

– Молоко на губах не обсохло. Потом, так я и доверил какому-то Мендельсону везти великого князя! И «Змея-Горыныча» он тоже не знает.

– Так Каменюкин знает! Что с того, что он только помощник? Он толковый. Пусть ведет паровоз. А Мендельсона к нему машинистом… для виду. Пускай прокатится. Не Литерный-бис поведет, разумеется, а просто Литерный.

Начальник станции утер пятерней обильный пот.

– Уф! – выдохнул, как кит. – Кажется, только это нам и остается. Ну, если обойдется – сотенную на храм пожертвую, вот крест! Нет, стойте… Мендельсон же нынче домой отпущен!

– Можно послать за ним, он недалеко живет.

– Поздно! – От досады начальник станции схватился за жидкие волосы на своем затылке, подергал аккуратно. – А впрочем, посылайте, да чтоб мигом! Одна нога здесь, другая там… Живо!

Оставшись в служебном помещении наедине с мертвецким Будрылиным, начальник станции пнул храпящее тело ногой и помянул черта. Первым надо было выпускать на перегон Литерный, а Литерный-бис – следом. Но как прикажете это сделать? Трезвая бригада – это для поезда великого князя, тут и разговоров быть не может. Выпустить Литерный, ведомый одним помощником без машиниста? Каменюкин, без сомнения, справится, но на машиниста он еще не аттестован. Узнают – сгноят. Значит, надо ждать Мендельсона. И нет времени. Задержать отправку обоих рейсов? Нет, только не это. Стало быть, остается одно: первым отправить Литерный-бис с великим князем и его свитой, а за ним уже Литерный. Для этого – загнать Литерный в тупик якобы по ошибке. Тоже, конечно, по головке не погладят, но и не взгреют, надо полагать, слишком-то сильно…

Начальник станции вновь вздохнул по-китовьи. Решение было найдено.

Он не знал того, что подполковник Огуречников иногда отдавал приказ: на таком-то перегоне Литерному-бис проскочить вперед. Но не в этот раз. Не знал он и того, что пьяный негодяй Будрылин только что спас великого князя от вероятной гибели. За что на месяц будет переведен в кочегары и, озлобившись от вопиющей несправедливости, начнет втихомолку почитывать брошюры Клары Мракс.

– Лучше места не сыскать, – сказал Битюг, указывая толстой, как полено, ручищей на насыпь. – И высоко, и спуск, и поворот. Сковырнется как миленький.

– Мост был бы лучше, – задумчиво проговорил Ворон, жуя травинку.

– Лучше-то лучше, только это еще как посмотреть, – не согласился Битюг. – На мосту охрана, стало быть, без стрельбы не обойтись. От моста далеко не уйдешь ни по земле, ни по воде – перебьют нас, а то и сцапают. Место открытое. А тут любо-дорого: сделали дело – и мотаем в тайгу. Тайга – она завсегда укроет. Ищи сто лет, не найдешь. На заимке отсидимся. Спрячем ружьишки, шурфов еще накопаем вдобавок к тем, что уже есть. Старатели мы, работаем артельно, бумага с печатью имеется, вот и весь сказ. Ежели и найдут нас, так нипочем не дознаются.

Ворон поднял бровь, но ничего не сказал. Три человека уже лезли на насыпь. Осмотревшись, скатились вниз. Ворон тихонько свистнул, и боевая группа рассредоточилась в кустарнике. Ждать оставалось недолго.