— У нее дела, — хмуро ответил Травник.

— Неужели? — Проказа внимательно посмотрела на здоровяка и, несмотря на владеющее ею легкое беспокойство, не удержалась, рассмеялась: — Догадываюсь какие!

В смехе отчетливо прозвучали издевательские нотки, однако Травник остался невозмутим. Он вернулся к еде, насадил на вилку кусочек мяса и положил его в рот. Массивная челюсть пришла в движение. И хотя кушал Травник очень аккуратно, интеллигентно, Проказа все равно поморщилась. Вид жующих толстяков вызывает у некоторых людей отвращение.

И может быть, именно поэтому женщина решила развить неприятную для Травника тему.

— А что ты чувствуешь, когда Испанка уезжает к очередному любовнику? — поинтересовалась Проказа.

Здоровяк не ответил.

— Ревнуешь?

Тишина.

— Ты не расспрашиваешь Испанку о ее приключениях? Не выпытываешь подробности?

Травник неспешно доел жаркое, откинулся на спинку стула и безмятежно заметил:

— Насмехаясь над чужой слабостью, ты выставляешь напоказ собственную.

Проказа высокомерно усмехнулась:

— Намекаешь, что я не сильна? Глупо. Я…

— Ты полностью осознаешь свою ущербность, — холодно продолжил Травник. — Она сводит тебя с ума. И твое поведение — жалкая попытка забыться. Жалкая, потому что напрасная — от себя не убежишь.

Удар был силен, но Проказа его выдержала. Только улыбка из издевательской превратилась в злую.

— Может, я и бегу от себя, Травник, но мне, по крайней мере, есть чем забыться. Есть чем насладиться. Моя ущербность не мешает мне жить полной жизнью.

— А я себя ущербным не считаю, — ответил здоровяк. — Я такой, какой есть. Но тебе ли, Проказа, не знать, что от судьбы не уйдешь?

— Та-ак, ромашка у меня уже есть. Ромашка не нужна. А это что?

Мальчик раскрыл ботанический атлас и принялся искать латинское название сорванного цветка. Обязательно латинское — в своем гербарии он писал только на этом языке. Привычные ромашки, незабудки, колокольчики, фиалки обретали новые имена, загадочные и важные, красивые и величественные. И все они были выписаны на листах бумаги аккуратным почерком.

— Viola arvensis Murr. Gaud.

Ребенок положил цветок рядом с собой и принялся заполнять очередной лист гербария.

Странное занятие для двенадцатилетнего мальчишки? Странное. Если не учитывать одной детали: двенадцатилетний мальчишка путешествовал вдоль опушки леса в инвалидной коляске — последствия недавней автокатастрофы.

И увлеченный составлением гербария, не слышал тихого разговора, который вели стоящие неподалеку родители.

— Врач сказал, что он встанет на ноги, — негромко произнесла женщина. — Гимнастика приносит плоды, и недели через две Хосе пойдет.

— Хорошо, — кивнул мужчина.

— Но все остальное… — Женщина всхлипнула. — Родриго, что нам делать?

— Главное — он жив, — хмуро ответил отец ребенка. — Главное — он жив…

Да, сейчас это главное. Но пройдет несколько лет, и маленький Хосе узнает, что сверстники считают важнейшими совсем другие ценности. Что сам факт: «я жив!» воспринимается ими как само собой разумеющееся, как данность, обыденность. Подростки не понимают его значения. Главное для них — быть мужчиной, настоящим мужчиной, и те, кто по каким-то причинам не соответствует этому высокому званию, становятся отверженными. В лучшем случае они получают снисходительную жалость, в худшем — издевательства. А как правило, и то, и другое.

Травник научился терпеть подначки и отвечать грубостью на грубость. Внушительные размеры, природная сила, увеличенная занятиями спортом, превратили его в неудачный объект для издевательств и шуток, однако не подарит ему друзей. Он не был им ровней. А потому проводил очень много времени со своим любимым гербарием…

— Зачем ты хотела меня видеть?

— Слышал, что случилось с Вонючкой?

— Гончар звонил, — кивнул Травник.

— Сейчас Вонючка на конспиративной квартире отлеживается. Вот адрес. — Проказа протянула здоровяку сложенный пополам лист бумаги. — Гончар просил съездить и поставить его на ноги. Завтра Вонючка должен быть в форме.

— Что с ним?

— Сотрясение, трещина в двух ребрах, несколько рваных ран и синяков.

— Будет в форме, — подумав, ответил Травник. И с некоторым недоумением в голосе осведомился: — Нельзя было позвонить и сказать адрес? Зачем приехала?

— Гончар велел поменьше трепаться по телефону, — объяснила Проказа. — Мало ли что? От Механикуса любой пакости можно ждать.

«Или от москвичей…»

— Понятно. — Здоровяк допил свое вино. — Ладно. Я пойду.

— Подожди, — неожиданно попросила женщина.

— Что-нибудь еще?

Проказа неуверенным жестом прикоснулась к сумочке. Ненужный жест, ненужное движение. Ей, похоже, было неловко. Очень странно для тигрицы. Или она понимает, что завтра может оказаться на месте Невады и придет ее черед обращаться к Травнику за помощью? А травки ведь разные бывают. Одни помогают, другие…

— Я… больше не буду доставать тебя. — На Травника женщина не смотрела. — Я знаю, я порядочная сука, но… Но к тебе я больше не пристаю. Вот. Теперь проваливай.

Здоровяк улыбнулся и вышел из ресторана.

— Он уходит! — Возбужденный Славик едва не подпрыгивал на стуле. — Я же говорил, что у них деловая встреча!

— Идем вместе? — осведомился Гарик.

— Разумеется.

— Куда поедем потом?

— Куда она захочет.

— Старик, ты, похоже, завелся.

— Это тигрица, Гарик, настоящая тигрица!

Он вскочил и быстрым шагом направился к столику женщины в черном. Гарик поспешил следом. Заметившая взволнованных юнцов Проказа улыбнулась и достала из сумочки пачку сигарет.

— Вы позволите предложить вам огонь?

* * *

Решение отправиться в лабораторию Петровича возникло у Яши спонтанно. Вернее, это сначала Рыжков думал, что спонтанно, что взыграло чувство вины. Ведь Стрекалов, несмотря на то что миллионер, все-таки… друг. Старый, проверенный. И не друг детства, а самый что ни на есть друг с детства. Илья пригласил в гости, а он… а он даже не отказался — просто не приехал.

Следовало извиниться.

И лишь спустя некоторое время — Яша решил не тревожить Петровича на работе, а подождать до вечера, — Рыжков понял, что главная причина, которая побудила его искать встречи с Ильей, заключалась в другом.