На кровати сидел Николай. У него на коленях лежала джинсовая куртка с вязаным воротником.

«А почему я джипа не заметила? — вскрикнула коляска. — Где он? Что с ним?!»

— Ты на чем приехал? — спросила Люба. И заплакала поверх улыбки, крепко сжимая обеими руками теплую кастрюлю.

— Ну ты где была? — укоризненно спросил Николай. — Ищу по всему городу. И что это за дождь грибной?

— Ты меня искал? — всхлипывая, повторила Люба.

— Искал. Ты ведь мне нужна.

— Я? Тебе? Правда?

— А зачем я здесь сижу, по-твоему? — Николай встал с кровати, подошел к окну и постучал по проему и подоконнику, проверяя крепость строения. — Кстати, ты почему по месту регистрации отсутствуешь?

— Так получилось. Столько всего произошло.

— Да уж так и понял, что тебе не до меня. По радио поет, фотографируется. Что тебе вздумалось поселиться на этой помойке?

— Удобно: центр, метро рядом. Дом реконструировать будут.

— И чего? — заинтересовался Николай. — В аренду льготную отдадут?

— Наверное, — беспечно пожала плечами Люба.

Николай подошел к Любе и поцеловал ее в щеку:

— Ну привет, Любовь. Давай кастрюлю. Что ты ее держишь?

— Надо голову помыть, — очнулась Люба, и ослабила хватку. — За мной заедет Ярослав, повезет в ночной клуб.

— Что? — возмутился Николай. — Какой ночной клуб? Ничего себе!

— А ты ревнуешь? — шутливым тоном сказала Люба. — Я там буду петь, и показывать номер. Ярослав сказал, что платят хорошо. Нужно ведь за уроки вокала платить. Хотя Сталина Ильясовна от денег отказывается, говорит, что для нее учить меня вокалу — дело принципа и чести.

«Вот что значит, с гарантом переговорила, — обдумывал информацию Николай. — Дом под офис на реконструкцию поставили, уроки бесплатные. Баксы за бесценок».

— Давай я тебе помогу. Воду полью, что ли.

— Ага!

Люба вытащила из пакета утку, поставила ее на пол. Руками раздвинула ноги и легко перегнулась, свесив голову вниз.

— Лей из кастрюли потихоньку. Ой, шампунь забыла достать. В рюкзаке. «Кря-кря».

«Чего надо? — откликнулась утка. — Крякаете чего?»

«Голову помыть», — пояснила коляска.

«А-а! Ну мойте».

Николай лил воду на светлые волосы. И смотрел на ложбинку на тонкой шее. На ярко-розовые, как небо на закате, круглые сильно торчащие уши. На белесые волоски, убегающие по спине под ажурную маечку.

— Все? — спросила Люба, когда вода перестала течь.

— Нет… — сказал Николай. И прикоснулся губами к мокрой шее. — Не все…

Люба сидела, все так же перегнувшись в поясе. Вода с тонких волос со звоном падала в металлическую утку.

НИКОЛАЙ крадучись подошел к двери, плотно прикрыл.

Поставил кастрюлю на пол. Беззвучно вернулся к коляске. Приподнял Любину голову и, наклонившись, поцеловал жилку, бившуюся между ключиц в яремной ямке. Потом поднял Любу на руки и перенес на кровать. Ноги Любы выгнулись в щиколотках и задрожали. Она покорно взглянула на Николая и закрыла глаза. Николай расстегнул ремень на джинсах и потянул вниз молнию.

— Любушка! — закричала коляска. — Прохиндей-то этот штаны расстегивает!»

Люба молчала.

— «Ой, Люба, — голосила коляска. — Он, видать, трясун!.. Помнишь, у нас по городу ходил такой, женщин пугал, пока мужики ему по шее не наломали».

«Эксбиционист», — не выдержав, подсказала кровать.

«А тебя не спрашивают!» — запальчиво крикнула коляска.

«Замолчите все, — чуть не плача сказала Люба. — Что вы мне все портите…»

«Да ведь он тебя… — коляска запнулась, подбирая слово, — обидеть собирается!»

— Мне в десять надо быть внизу, на улице, — не обращая внимания на коляску, прошептала Люба Николаю.

— Сто раз успеем, — грудным голосом произнес Николай.

«Любушка! — тревожно зашумела коляска. — Да ты с ума сошла — сто раз!»

— Я… я тебе не понравлюсь, — вытянувшись, как игрушечный солдатик, едва слышным дрожащим голосом сказала Люба. — Я не умею. Я не знаю, что нужно делать…

«Эка сложность! — вскинулась коляска, обидевшись за Любу. — Чего там уметь — то?»

— Ты первый раз? — спинывая ботинки, спросил Николай.

Люба едва заметно подрожала подбородком.

Ничего не делай, — довольно ласково сказал Николай. — Просто лежи.

«Да как же это ты, Любушка, — запричитала коляска, — чужому парню доверилась».

Николай бросил взгляд на коляску.

«Ой, Люба! — закричала коляска. — Он и меня изнасиловать хочет! По-мо-ги-те!»

«Чего орешь?» — сонно пробормотала утка.

«Насильник этот нашу Любушку изнасиловать намерился!»

«Да она сама хочет», — авторитетно заявила кровать, прислушавшись к биению Любиного сердца.

«Вот видишь», — сказала утка коляске.

«Мало ли что она хочет! — заругалась коляска. — А что я потом Геннадию Павловичу с Надеждой Клавдиевной скажу? Они мне Любушку доверили».

«Брось, — сказала кровать. — Обычное дело. Не она первая, не она последняя».

«Любушка, кровать говорит — ты у него не первая! — закричала коляска. — Уйди, ирод, от моей Любушки!»

«Я его люблю», — прошептала Люба.

«Видишь, любит она эксбициониста этого», — передала кровать.

«Да что она о любви-то знает? — рассердилась коляска. — Отдается первому встречному».

«А без первого и второго не будет, — авторитетно пояснила кровать. — Как же без первого? Десятому что ли сразу отдаваться?»

«Представь, что тебя твой джип целует», — пробормотала Люба и запрокинула голову…

Коляска сразу замолчала. Комната притихла. Только слышно было, как вдали по коридору, в кухне, смеялись Кристина-даун и глухонемая Анжела, да на улице громко распевал веселую цыганскую песню двупалый Вася.

Люба лежала, зажмурив глаза и пряча дыхание.

«Любушка, — встревожено позвала коляска. — Ты живая? Ответь!»

«Не велик ваш Николай, чтоб до смерти залюбить. Видали мы и позавиднее», — авторитетно заявила кровать.

«А чего же Любушка молчит, не шевелится?» — плаксиво протянула коляска.

«Видать, от счастья умерла, — предположила кровать. — Сердце от восторга не выдержало».

«Люба, скажи что-нибудь! — заголосила коляска. — Ты чего глазоньки-то не открываешь?»