— Унтерштурмфюрер! — позвал Гельмут. — Уречье почти рядом. Возьмите солдат и поезжайте. Скорее! Брать живыми! Если они нас опередили, то деревню не жечь, оставить засаду.

Рашке выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Шель подошел к лежавшему на полу Цыбуху и остановился над ним, прикуривая сигарету.

— Извините, он устал. Война… — штурмбанфюрер присел на корточки и заглянул пленнику в глаза. — А ты пока останешься у меня заложником. Если мы опоздали в Уречье, тебя расстреляют.

— За что? — с трудом ворочая языком в разбитом, полном крови рту, простонал Гнат.

— За то, что мы опоздали, — выпрямился Гельмут. — И потом, я уверен, что ты сказал далеко не все. Подумай! Считай полученное задатком… Убрать!

Солдаты подхватили Гната под руки, поволокли к выходу, потом вниз по лестнице к подвалу. Гулко хлопнула тяжелая дверь, прогремел засов. Опять кутузка, опять неволя!

С трудом поднявшись на ноги, Цыбух прошаркал к едва видимым в сумраке грубо сколоченным нарам, сел. Рядом закопошился какой-то темный комок и раздался тихий смешок. Гнат не поверил глазам, снова увидев Щура и лысого.

— Встретились? — издевательски ухмыльнулся Щур. — Теперь не большевики, не побалуешь. За что харю разбили?

— Шут их знает, — разминая запястья, болевшие после наручников, ответил Гнат. Приглядевшись, заметил, что у обоих на лицах следы недавних побоев. Это его немного успокоило. Но судьба приготовила ему новый удар.

— Иде энто мы? — приподнявшись, Гнат выглянул в низкое зарешеченное оконце. — Не видать?

— Станция Вязники, — сплюнул лысый.

Гнат обессиленно опустился на нары.

* * *

Войдя в дом, Рашке прошел к столу, сел, с любопытством разглядывая зеркало в простой деревянной раме, большие портреты хозяев над широкой кроватью, фотографии их родни. Мужчины на фото — штатские и военные, с георгиевскими крестами и советскими медалями, в фуражках и кепках; женщины — в светлых платьях, с напряженным выражением лиц позировавшие заезжему фотографу.

Немного поерзав — сидеть на жесткой деревянной лавке было неудобно, — Рашке поглядел на хозяйку избы, стоявшую около печи, сложив большие, расплющенные работой руки на цветастом переднике. Старуха ему не понравилась — высокая, темноглазая, с сухим костистым лицом и гладко зачесанными седыми волосами, убранными под платок. Ведьма!

Шнырявшие по усадьбе и дому солдаты делали свое дело, переворачивая все вверх дном. Раздосадованный долгим ожиданием результатов обыска, Рашке закурил и сейчас вертел зажигалку в пальцах, изредка бросая косые взгляды на молча стоявшую все в той же позе около печи хозяйку — бабку Марфу.

Деревня Уречье оказалась просто большим хутором из семи домов. Найти здесь прятавшегося русского капитана из пограничных войск чекистов не представляло труда. Но до сих пор его обнаружить не удалось. Где он, черт бы его побрал?! Не улетел же на небо и не провалился в преисподнюю? В духов унтерштурмфюрер не верил, но и капитана нигде не нашли.

Обманул их мужик, пойманный на дороге? Зачем, он же знает, какова будет расплата за обман! Хотя кто поймет этих славян? Остроглазый Шель, проезжая мимо стоявшего столбом на обочине мужика, успел заметить на нем солдатские сапоги и приказал остановиться. Сначала Рашке отнесся к очередной затее штурмбаннфюрера с иронией, правда, не выказывая ее, но потом был вынужден признать, что Шель не ошибся, точно выудил именно ту рыбку, которую следовало поймать. Хитер! С ним надо держаться настороже. Вроде бы болтал без умолку, рассказывая о Париже, а сам, оказывается, подмечал все вокруг. Правда, сам Рашке не потащил бы мужика в город, а устроил бы допрос там же, прямо на дороге, выворачивая ему внутренности наизнанку, но с начальством не поспоришь…

— Где твой муж? — спросил Рашке у хозяйки. Спросил просто так, от нечего делать в ожидании результатов обыска. С каким удовольствием велел бы он сжечь деревню дотла! Но… опять приказ Шеля: хутор не трогать, обыскать и устроить засаду.

— Плохо слышишь? — не дождавшись ответа, лениво поинтересовался эсэсовец.

Вошел солдат, положил на стол обрывок окровавленного бинта — грязный, с засохшими пятнами крови.

— Нашли в сарае, — доложил он.

Рашке в ответ удовлетворенно кивнул — значит, капитан-чекист все же находился здесь, и он ранен. Вдруг Шель опять прав, и русские не зря столь упорно вертятся тут, прячутся по лесам, выходят к населенным пунктам? Наверное, у них действительно очень важное задание? Иначе зачем им искать чекиста, возможно, специально оставленного здесь отступавшими русскими частями или армейской разведкой, чтобы ждать прибытия парашютистов? Чекист-пограничник — это интересно, очень интересно, вот только где он?

— Что в других домах? — глядя на обрывок бинта, спросил занятый своими мыслями Рашке.

— Ничего, — ответил ему с порога вошедший лейтенант. — Собираетесь прочесывать лес? У меня мало людей.

По его тону эсэсовец понял, что идти в лес лейтенанту не хочется. Плохие вести распространяются с ужасающей быстротой — уже все знают о потерях от пуль русских десантников, а в лесу засада может ждать за каждым кустом.

Там нельзя применить авиацию, танки, вести огонь артиллерии. Против кого все это? Против кучки спрятавшихся в зарослях бандитов? Армия не любит полицейских, не понимает их работы. Не осознает того, что жалкая кучка врагов может наделать столько вреда, сколько его не принесет целая дивизия противника, неожиданно появившаяся на фронте!

Пока армия неудержимо идет вперед, никак не удается втолковать генералам, как важно сразу лишить разведку противника опоры на уже захваченной территории, парализовать ее, не дать развернуться. Генералы хотят осенью быть в Москве…

— Молчит? — садясь к столу, спросил лейтенант, кивнув на старуху.

— А-а, — небрежно отмахнулся Рашке. — Они упрямы. Если сразу не заговорила, то уже ничего не скажет. Варварская страна, азиаты, не знающие истинной цены жизни. Грязь, плохие дороги, деревянные дома…

Он бросил окурок на чисто вымытый пол и встал. Прошелся по избе, потом вышел на крыльцо. Лейтенант последовал за ним.

— Старуху повесить, — спускаясь с крыльца, приказал Рашке. — Оставить засаду. Деревню не жечь, никого не трогать, но из домов больше никого не выпускать.

— У меня мало людей, — снова напомнил лейтенант, глядя на свои сапоги.

Связываться с эсэсманом ему не хотелось, но и попусту разбрасываться солдатами тоже. Кого они должны здесь караулить? Призрачную банду, которая, возможно, придет из леса? А если не придет? Кому хочется рисковать в собственном тылу, в сотнях километров от фронта?

— Оставьте здесь отделение из своего взвода, — выходя за ворота к ожидавшей его машине, бросил через плечо Рашке. — Утром их сменят.

Мрачный лейтенант козырнул и направился отдавать необходимые распоряжения.

Садясь в машину, Рашке увидел, как солдаты вывели из дома хозяйку, потащили к стоявшей во дворе березе, закинули через ее сук со следами детских качелей кусок телефонного провода с петлей на конце. Один из солдат притащил из хаты колченогую табуретку, поставил под петлей, другой толкнул к ней Марфу.