Он столкнулся неожиданно, лицом к лицу, с незнакомой девчонкой, и внутри у него что-то перекувыркнулось. В тот момент он даже не понял, что попросту влюбился. Увидел ее в клубе УВД на слете юных динамовцев, куда заглянул по просьбе тренера, и… прямо-таки провалился в удивленные, широко распахнутые глаза. Лешка встал как вкопанный, а девочка проплыла мимо, высоко подняв голову, и шагов через пять еще обернулась, мотнув толстой косой, и лукаво улыбнулась, оставив в его памяти, словно фотографию, большой полуоткрытый припухлый рот с ровным, просто картинным набором белоснежных зубов. Тут ее окликнул кто-то: «Лариса!» – Лешка запомнил. Запомнил он и коротенькое ратиновое добротное пальтишко сантиметров на десять выше колен, круглых, выразительных и со строго очерченной чашечкой и с едва приметной выемкой, и алый, ручной вязки берет с перламутровой заколкой, и сумку «Аэрофлот» через плечо, с которыми ходили на тренировки девчонки-модницы.

Лешка пошел за ней следом на почтительном расстоянии и припустил почти бегом, когда ее красный берет уже за Свердловкой, около Дома связи, пропал: Лариса шла на Звездинку. Когда Белкин выскочил на эту улицу и остановился у водной колонки – незнакомки не было! Лешка не торопясь прошел по Звездинскому садику до общественных душевых, которые уже начали функционировать в летнем режиме, обошел их зачем-то вокруг и направился на «Водник». С того дня Лешка потерял покой и стал возвращаться с тренировки домой в Холодный переулок через Звездинку в надежде встретить незнакомку – девочку Ларису.

Дважды за этот месяц он издали видел алый берет, но вычислить дом, в который шла девочка, Белкин так и не смог. По большому счету, Лешка просто не понимал, что это – Весна! Знаете, как в пятнадцать лет к пацану приходит весна? Он на нее натыкается случайно, и либо сердце падает в пятки, либо хочется выть, либо хочется летать. Лешке хотелось узнать, где живет девочка Лариса. И все! Почти каждый день он шел к себе домой проходными дворами, мимо «дома водников» и вдоль двух рядов сараев.

Правый ряд сараев был низенький, разнокалиберный, скособоченный, покрытый где кусками ржавого железа, а где – толью или рубероидом. Зимой сараи заметало под самую крышу. Мальчишки использовали их как трамплин: разгонялись на лыжах наискосок, сильно отталкиваясь палками, и прыгали с крыши на снежный сугроб, выкатываясь по нему под горку в переулок.

Слева стоял ряд сараев добротных, высоких, построенных во время войны для «богатых», живущих в сталинском доме. Эти сараи были тоже интересными: на них можно забраться по березе, росшей поодаль. По длинному горизонтальному березовому суку надо, перебирая руками, миновать метра три-четыре и спрыгнуть на крышу сарая. А вот как с сарая спуститься? Зимой – в сугроб. А летом? Да тоже прыгали.

В жизни человека, даже насыщенной событиями, даже продолжительной, случаются один-два, максимум три дня, которые могут определить или изменить его судьбу. Лешка Белкин таким днем, конечно, должен считать тот, когда он случайно поздоровался на улице с Валерой, старшим братом своего одноклассника Кольки Саблина. Валера Саблин был капитаном третьего ранга, служил на Северном флоте, и от него трудносочетаемо веяло уверенностью, заботой и холодом. Настолько ответственно он носил свою форму и погоны, настолько ясно осознавал свою жизненную позицию, настолько легко и радостно здоровался и улыбался людям, что те за счастье считали просто пожать ему руку, идти с ним рядом.

Белкин шел с Саблиным, болтая и откровенничая, делясь своими планами на жизнь. Валера Саблин своей обстоятельностью суждений вызывал на откровенность, и Лешка рассказал ему, что после победы на первенстве ЦС «Динамо» он должен получить звание мастера спорта по плаванию и может рассчитывать на офицерское звание сразу же после окончания школы, если пойдет служить в милицию, по крайней мере так Лешке расписал перспективы его тренер.

– Алексей, – серьезно обратился к Белкину Саблин, – майор милиции – это не офицерское звание, а специальное служебное. У меня есть в Москве знакомый полковник милиции, профессор, преподает в академии МВД, а в военном билете у него звание – капитан. А ваш Сатера…

– Какой Сатера?

– Ну, наш участковый Костров, который вас с Колькой в пикет милиции оттащил год назад, когда вы все двери в подъезды бревнами подперли – людям пришлось в окна вылезать, – вы его зовете Сатера?

– Да!

– Так вот, у Сатеры погоны капитана милиции, а воинское звание – старший сержант. Можешь у него спросить. Так что разница между майором милиции и майором такая же, как между милостивым государем и государем…

Лешка был так поражен этим откровением Саблина, что как-то невнятно попрощался с ним, поворачивая на Звездинку и думая о своем: для него становилось понятным все то, что смущало его последний год. Раз менты в погонах не офицеры, то понятно, что они могут брать взятки, как обычные, ну те, что расселись по кабинетам, они же не нарушают присягу. Значит, несмотря на погоны, они могут бить вдвоем ногами беззащитного пьяницу, перед этим обшарив его карманы, как это делают Толя и Коля, бессменный легендарный милицейский наряд на вечерней Свердловке. Они могут врать, оскорблять и унижать, потому что для них нет суда офицерской чести, да и самой чести-то нет. Даже не офицеру, а нормальному мужику западло так поступать, как поступают зачастую менты. Видимо, начальство и форму-то разрешает им не носить потому, что народ от этой милицейской формы уже шарахается, а если и не шарахается, то ждет подвоха.

Вся эта мешанина-каша ворочалась у него в голове, пока он шел сумеречной Звездинкой и темным проходным двором. Но уже через пять минут Лешка сформулировал для себя ближайшую цель. После окончания школы надо поступать в военное училище связи, а потому к зиме постараться найти выходы на ЦСКА и перейти в армейский клуб.

Эти серьезные, суперсерьезные, ответственнейшие размышления Лешки были прерваны визгом, всхлипываниями и просто отчаянными женскими криками, несшимися от торцевого полураспахнутого сарая. Эти вопли прерывались негромким уверенным матом двух грубых мужских голосов.

Летние ночи нельзя назвать темными, и Лешка Белкин без труда разглядел двух здоровенных матерящихся мужиков, пытающихся затащить в распахнутый сарай Милку и Ритку Лебедевых, двух сестер-двойняшек из соседнего с белкинским двора. Белкин их хорошо знал, они были его ровесницами и даже учились недолго с ним в одном классе, но потом пошли работать на швейную фабрику. Жили сестры вдвоем в полуподвальной комнате без отца и матери (отец сидел в тюрьме, а мать умерла год назад), и звали их во дворе просто Лебеди, или «наши Лебеди». Подружки их звали Мика и Мака, а хулиганистая мелюзга им вслед свистела и кричала: «Мика – Мака, Сика – Кака». Девчонки они были добрые, хорошие, веселые, любили танцы и женихов.

Белкин к своим пятнадцати годам насмотрелся в этих дворах много разного чудного и не имел ничего против сестринских забав, но когда Лебеди в один вой заголосили: «Белкин, миленький, выручай! Лешенька, спаси, помоги!» – Лешка недолго думая взял в ближайшей, не истопленной за зиму поленницы березовую четвертинку и весело обратился к незнакомцам: