— Что? Что? Что случилось, разведчик?

— Она хотела ударить вот этим кортиком в спину. Но удара не получилось, она выпрыгнула в окно. Я выстрелил в нее. Где-то там лежит…

Сволочная компания загоготала отвратительными пьяными голосами. Я подумал: наверно, так именно гоготали эсэсовские палачи, когда в Малом Тростинце насиловали и сразу после этого расстреливали свои жертвы… Но ведь то эсэсовцы, а это — советские воины!..

— П-предлагаю… предлагаю выпить за упокой ее души! — воскликнул старлей Игорь, и все вернулись в большую комнату.

На этот раз я выпил не один, а несколько глотков немецкого спирта. Упал в кресло и, чуть поворочавшись, изобразил, будто уснул. А на самом деле мучительно обдумывал: смогу ли я рассказать все о войне своей маме — правоверной католичке? Что бы сказала мне обо всем этом моя незабвенная Оксана, если бы она была жива и я ей поведал эту неприятную историю? Что я расскажу своей дорогой сестре Энн в Бостоне, когда вернусь на родину, в мою Америку?

Пьяная компания еще немного пошумела и, по-видимому, уснула. И я от усталости и после спирта тоже уснул.

Проснулся я от страшного грохота снаружи дома. Я выбежал из дому. Тридцатьчетверок и след простыл…

А примерно в полукилометре я увидел на улице между домами немецкого городишки под названием Бааль то, что остается от тридцатьчетверок и их экипажей, если в них попадают фаустпатроны…

Если бы у меня после всего этого спросили, есть ли Бог на свете, я бы, наверное, ответил: «Да, наверное, есть!»

В конце первой недели февраля комроты подполковник Жихарев рассказал нам о чрезвычайно важном результате наступления 1-го Белорусского фронта на левом фланге. За первые три дня февраля, сказал он, 8-я гвардейская армия под командой генерала Чуйкова, 5-я ударная армия под командой генерала Берзарина, при участии 2-й гвардейской танковой армии под командованием генерала Богданова, захватили плацдармы на западном берегу реки Одер к северу и югу от прусского города-крепости Кюстрина и к северу от города Франкфурта-на-Одере. Это значит, сказал Жихарев, что теперь наш передний край находится всего в 70 километрах от Берлина.

Тем временем, продолжал Жихарев, на нашем правом фланге в Померании противник намеревается мощной группой армий «Висла», под командованием рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, нанести нашему фронту удар в спину, окружить, взять в огромный котел и уничтожить. Поэтому пять общевойсковых армий, включая 1-ю армию Войска польского, две гвардейские танковые армии, два отдельных танковых и один кавалерийский корпус 1-го Белорусского фронта разворачиваются на север, чтобы вместе со 2-м Белорусским фронтом рассечь и полностью уничтожить немецкую группу армий «Висла».

— Задача нашей роты, — напоминал Жихарев, — остается прежней: идти по тылам противника и, не ввязываясь в бои с превосходящими силами, вести разведку и сеять панику в тылу противника. Командиры взводов выходят со мной на радиосвязь ежедневно в 5.00, в 12.00 и в 23.00 по московскому времени. Все ясно?..

Это произошло во второй половине февраля, когда войска левого крыла 1-го Белорусского фронта на западном берегу Одера в жестоких боях с противником метр за метром расширяли плацдармы в районе Кюстрина и Франкфурта, а на севере, в Померании, наши войска, прорывая Померанский вал и Мезерицкий укрепрайон, перешли в решительное наступление. Наш танковый разведвзвод, выполняя поставленную перед нами задачу, вел разведку местности в районе, примыкающем к немецкому городишке Черникау. Мы двигались по узкой дороге, ведущей к городу. Николай Долин шел первым, я следовал за ним, за мной шел Борис. На броне у нас по 7–8 десантников-автоматчиков внимательно следили за дорогой, стараясь не проморгать опорный пункт противника или фаустника. О внимательности напоминать им было делом лишним, они не раз видели, что бывает с танком, танкистами и десантниками-автоматчиками, если в машину попадает фаустпатрон. Вопрос простой: кто кого прикончит первым. На войне как на войне.

Танк Николая Долина вдруг пошел юзом. Десантники с трудом удержались на броне. Я и Борис тормозим наш танк. Да, что-то случилось впереди. Выясняется: у Долина перед танком вдруг откуда ни возьмись оказался старик немец. До меня доносится то, что ему на полунемецком-полурусском языке орет Николай:

— Du alter, мудак, ganz, ох…ел, что ли? Sie wollen mich von Ihnen сделал бифштекс?

В ответ старик Николаю бормочет что-то странное. Николай не понимает. Зовет меня. Я выбираюсь из машины, подхожу к старику, спрашиваю по-немецки:

— Bitte sagen Sie mir, was ist los, alter Mann? (Скажите мне, пожалуйста, старик, в чем дело? Was willst du? (Что вам нужно?)

— Sie sowjetische? (Вы советские?)

— Sowjetische? — подтверждаю ему в ответ.

— Ich bin 20 Jahre der kommunistischen. Bitte geben Sie mir Rauchen. (Я двадцать лет коммунист. Дайте, пожалуйста, закурить.)

— Чего он там бормочет, Никлас? — спрашивает меня комвзвода.

— Утверждает, что он двадцать лет коммунист, и просит закурить, — перевел я.

Взводный рассмеялся, вынул из нагрудного кармана сигару.

— Если он коммунист — держи! — Взводный бросил мне сигару, и я ее вручил старику. Он тут же откусил ее с конца и попросил огня. Экий шустрый коммунист, подумал я.

Жадно затянувшись, старик пошатнулся и, чтобы не упасть, облокотился о танк. Мы с Долиным и его мехводом смотрим на старика и смеемся. Старик, видно, давно не курил, и эта затяжка вскружила ему голову.

Позади старика был Т-образный перекресток. Прямо в 2–3 километрах от нас виднелся немецкий населенный пункт. Дорога, уходившая от перекрестка направо, вела в лес. Мы с тревогой посмотрели туда: нет ли там опорного пункта или фаустников?

— Weiß du was? Vor einer halben Stunde auf der Straße, die nach rechts in den Wald fuhr ein großes Auto mit bewaffneten SS-Truppen führt, müssen sie in das Lager rasstroelivat gegangen militarischen Gefangenen, — сказал старик.

Я перевел сказанное взводному и его мехводу:

— Знаете? Полчаса тому назад по дороге, что ведет направо в лес, проехала большая машина с вооруженными эсэсовцами. Они, наверное, поехали в лагерь расстреливать военнопленных.

— Спроси его, откуда он знает, что в лесу лагерь военнопленных, и каких? — попросил меня комвзвода.

Я спросил. Старик ответил:

— Я осенью собирал в лесу грибы. Видел собственными глазами десятка два длинных бараков, окруженных двумя рядами колючей проволоки, и по окружности штук восемь сторожевых вышек с пулеметами. Во всей округе знают, что здесь, в лесу, большой лагерь, в котором содержат военнопленных американских и английских летчиков, сбитых над Германией во время бомбежек.

— Wie viele Kilometer von hier? (Сколько километров отсюда?) — спросил старика по-немецки наш комвзвода.