— Sprechen Sie Deutsch? (Вы говорите по-немецки?) — спросил пилота Борис.

Пилот пожал плечами. Покачал отрицательно головой.

— Sprechen Sie по-польску? — спросил его Чуев, надеявшийся применить свой запас польского, который мы с ним обрели в госпитале, «беседуя» с молодыми местными санитарками, добровольно пришедшими в советский полевой госпиталь.

Пилот снова ничего не понял.

— Parlez-vous fran ais? — спросил лейтенант комвзвода автоматчиков Зернов.

Та же реакция.

Затем, увидев у наших автоматчиков на пилотках красные «серпасто-молоткастые» звездочки, неидентифицированный пилот, превозмогая боль в ноге, заулыбался и стал Чуеву — своему спасителю — показывать рукой на внутренний карман своей роскошной кожаной летной куртки с красивым отложным меховым воротником и повторять:

— Look here, look here!

— Ты смотри-ка, командир, он, кажется, шпрехает по-английски, — догадался Чуев.

— Посмотри, что там у него, Иван, — приказал я Чуеву.

Он вынул какой-то цветастый большой носовой платок из внутреннего кармана пилота.

— Разверни!

На одной стороне платка, к нашему всеобщему удивлению (и особенно к моему), оказался звездно-полосатый американский флаг. А на другой стороне крупными русскими печатными буквами было написано: «Я американский летчик. Прошу сообщить обо мне сведения в американскую военную миссию в Москве!»

У всех пораскрывались от удивления рты. А я, забыв про ноющую боль в левой руке, обрадованно выпалил ему град вопросов по-английски:

— Эй, приятель, ты на самом деле американский пилот? Как тебя зовут? Какое у тебя звание? Откуда ты родом?

Я перевел все это для ребят на русский.

Его ответ был по-военному четкий и вполне исчерпывающий:

— Я — капитан Ричард О'Брайн, командир звена истребителей «Мустанг П-51» в 8-м американском авиационном корпусе, который базируется в Великобритании. Родом из Челси, жил и работал в Бостоне, штат Массачусетс.

Он спросил о том, кто я. Я в двух словах рассказал о себе — о том, что я американец и что сейчас исполняю обязанности командира танкового взвода разведки.

— Командир, — воскликнул Иван Чуев, — вы же оба ранены. Вас же обоих надо срочно доставить в полевой госпиталь или медсанбат. Я вас на броне с ходу доставлю, на дороге я видел указатели в сторону Штаргарда.

— Борис, — сказал я. — Чуев правильно говорит. Садись в мою тридцатьчетверку за командира. А ребята помогут нас обоих погрузить на трансмиссию, и поедем.

Потребовалось не более 45 минут, чтобы не только доставить нас с Ричардом в госпиталь, но и разыскать главного врача и растолковать ему, что к чему. Появились санитары с носилками, нас отнесли прямо в операционную комнату в огромном старинном здании, кажется немецкой школы.

Перед операциями нам по всем правилам сделали уколы противостолбнячной сыворотки. Хирург, по имени Степан Васильевич, оказался очень общительным и любознательным человеком. Он прежде всего решил нас успокоить.

— Ваши ранения, — сказал он мне с улыбкой, — не смертельно опасны. Через три недели сможете быть в строю.

Я это сразу перевел на английский Ричарду.

— Спасибо, док, — ответил я немного в американском стиле. — Но у нас есть важная проблема: о капитане Ричарде мы обязаны как можно скорее сообщить в американскую военную миссию в Москве. Вы сможете в этом помочь?

— Сделаю все возможное. А о вас, Никлас, не надо сообщать в американскую военную миссию? — спросил он, опять-таки с улыбкой.

— Мне важнее всего поскорее вернуться в свою разведроту и успеть к атаке «Nach Berlin!», — ответил я.

— Вот как? Хорошо, — сказал Степан Васильевич. — Вас сейчас отнесут в палату. К вам придут и сделают вам обоим по кубику морфия в качестве обезболивающего. И вы сможете как следует отдохнуть и прийти в себя.

Хотя я заметил, что в госпитале полно раненых, нас поместили вдвоем в довольно просторной палате с отличными немецкими койками и тумбочками совсем не госпитального типа. Странно, но приятно.

Ногу моего земляка Ричарда поместили в шину, а мне сделали так называемый «пропеллер». Делать укол морфия пришла не одна медсестра, а целых три. Одна держала в руках шприц, другая — стерильный бинт, третья — какую-то плоскую посудинку. Я посмотрел на Ричарда. Он улыбнулся. Значит, все понял правильно: молодым женщинам было интересно взглянуть на живых американцев.

Несмотря на уколы морфия, я не мог уснуть, так как у меня к Ричарду была уйма вопросов, так же как и у него ко мне. Ведь в Бостоне жила моя старшая сестра Энн со своей семьей, и я к ней однажды ездил из Нью-Йорка. Она мне показала интересные исторические места, связанные с американской революционной Войной за независимость, а еще знаменитую тюрьму и окна камеры смертников, где сидели и были казнены на электрическом стуле Никола Сакко и Бартоломео Ванцетги.

(Мог ли я тогда представить себе, что через 50 лет после их казни, 23 августа 1977 года, я со своим сыном Вадимом буду стоять на Бостон-Коммон в США и слушать решение губернатора штата Массачусетс Майкла Дукакиса о реабилитации Сакко и Ванцетги; процесс был признан необъективным и предвзятым. Неподалеку от нас с Вадимом стояли жена и сын Николы Сакко.)

Но вернемся в госпиталь, где готовят к операции двоих американцев: Ричарда и меня… Я спросил у Ричарда, какой танец в Америке теперь самый модный. Дело в том, что до войны я так любил танцевать, что после операции на позвоночнике в военно-полевом госпитале в сентябре 1943-го первым делом стал расспрашивать хирурга о том, смогу ли я танцевать. Хирург тогда рассмеялся и спросил меня — мол, все ли американцы такие смешные, как я: беспокоятся не о том, смогут ли они ходить после операции, а о своем участии в танцах!

— Джиттербаг — вот какой самый модный теперь танец, — стал рассказывать Ричард. — К нам в Англии на нашу базу 8-го авиакорпуса приходили девчонки. Они были без ума от этого танца. Как только смогу наступать на правую ногу, непременно покажу тебе его.

— А скажи мне честно, Ричард, — спросил я его, — бывали случаи, когда кого-то из этих девчонок — я имею в виду англичанок — изнасиловали?

— Бывали, и нередко, — ответил Ричард, — хотя мне этого не требовалось: те, что мне нравились, сами отдавались.

— С удовольствием?

— Это надо спросить у них, Никлас, — ответил, усмехнувшись, Ричард.

— А по пьянке групповые насилия были?

— Были, конечно, но я этому свидетелем не был… А в Красной армии как с этим делом? — спросил Ричард в свою очередь.

Я ему ответил честно:

— Бывает и то и другое…

На следующий день с утра к нам в палату пожаловал гость. Степан Васильевич предупредил нас, что гость — полковник и что он прибыл по вопросу сообщения о Ричарде в американскую военную миссию в Москву.