– Гражданка член Комитета, – сказал Тейсман, пожимая протянутую руку, – добро пожаловать в систему Барнетта. Надеюсь, вы останетесь довольны.

– Спасибо, гражданин адмирал, – ответила Корделия.

Ее маленькая ладонь для особы со столь грозной репутацией оказалась на удивление мягкой и теплой: сам Тейсман подсознательно ожидал чего-то вроде когтистой клешни. Рэнсом улыбнулась, но если она хотела заставить его расслабиться и забыть о бдительности, то допустила ошибку. Во многих отношениях ее можно было назвать привлекательной женщиной, однако ее улыбка – оскал мелких белых зубов в сочетании с ледяным взглядом – напомнила Тейсману талласианскую неоакулу.

– Пожалуйста, называйте меня «гражданка секретарь», – добавила она. – Я нахожусь здесь именно в качестве секретаря по вопросам открытой информации, а не для проверки благонадежности. Да и звучит это, согласитесь, не так неуклюже, как «гражданка член Комитета».

«Если тебе охота, старина Томас сделает вид, будто поверил, что ты прибыла „не для проверки“, – подумал адмирал, в то время как вслух произнес:

– Как вам будет угодно, гражданка секретарь.

Перед тем как Рэнсом выпустила его руку, в ее холодных глазах промелькнула искорка, позволившая предположить, что она забавляется.

– Спасибо, – сказала Корделия и оглядела кабинет. Единственной ее реакцией на малость обветшавшую роскошь убранства стала чуть приподнятая бровь. После того как она, скрестив ноги, устроилась в предложенном адмиралом кресле, он тактично сел напротив, а не занял свое обычное место за столом. В данной ситуации следовало избегать действий, которые могли быть истолкованы как намек на то, что он здесь хозяин.

– Не угодно ли перекусить, гражданка секретарь? – спросил Тейсман. – Надеюсь, вечером гражданин комиссар Ле Пик, мои старшие офицеры и я сможем встретиться с вами за ужином, но если сейчас…

– Нет, гражданин адмирал. Благодарю за предложение, но я не голодна.

– Как угодно, – повторил он и с вежливым ожиданием на лице откинулся в кресле.

Такого рода молчание было для него чем-то вроде психического дзюдо: методом самообороны, позволявшим, не проявляя неучтивости, держать язык за зубами. Что, в свою очередь, уменьшало риск ляпнуть глупость и сесть в лужу. В общении с такими, как Рэнсом, даже ничтожная оговорка могла повлечь за собой тяжкие последствия. Корделия, видимо, отметила его осмотрительность. Выдержав паузу в несколько секунд, она заговорила первой:

– Гражданин адмирал, вы наверняка гадаете, зачем я сюда пожаловала?

– Полагаю, гражданка секретарь, – ответил Тейсман, слегка пожав плечами, – все, что мне потребуется знать, чтобы оказать вам необходимое содействие, я узнаю от вас.

– Безусловно, – подтвердила она и, склонив голову набок, спросила: – Признайтесь, гражданин адмирал, вы ведь удивились моей просьбе встретиться наедине?

Тейсман едва не указал, что на самом деле они вовсе не наедине, но воздержался, поскольку своих охранников Рэнсом явно считала не людьми, а передвижными предметами обстановки. Он подумывал также о возможности прикинуться туповатым сибаритом, однако не слишком серьезно. Человек без мозгов даже в Народном Флоте не выслужил бы чина полного адмирала, и пытаться сделать вид, будто это не так, тем более в обществе такой особы, было не только глупо, но и опасно.

– Да, – подтвердил он, – я и вправду несколько удивился. Я ведь человек сугубо военный, работающий под политическим руководством гражданина комиссара Ле Пика. Мне казалось, что вы захотите встретиться с ним.

– Разумеется, встреча с ним непременно состоится. Однако с гражданином Ле Пиком мне предстоит поговорить в качестве члена Комитета общественного спасения, тогда как с вами я беседую как глава Комитета по открытой информации. Мне нужны ваш совет и ваша помощь: именно поэтому я сюда и прилетела.

– Мой совет, мэм?

В голосе адмирала проскользнула нотка удивления, и глаза Рэнсом блеснули.

– Уверена, гражданин адмирал, вам прекрасно известно, что фактически с самого начала войны мы находимся в обороне. Конечно, обвинять в этом наш героический флот и морскую пехоту не следует.

Она умолкла и широко улыбнулась, однако Тейсман наживку – если то была наживка – не проглотил. Помолчав несколько секунд, Корделия продолжила:

– Коррупция, империалистические амбиции и некомпетентность продажного режима Законодателей породили кризис и в гражданской, и в военной сфере. Их внутренняя политика привела к невиданному обнищанию народа, а дабы праведное негодование масс не помешало их незаконному обогащению, они создали и невиданный репрессивный аппарат, содержание которого стало для населения дополнительным тяжким бременем. В военном отношении их бездарность, безответственность и самонадеянность привели к распылению сил, в результате чего наши доблестные войска не смогли использовать первоначальное численное превосходство и были отброшены от границ владений Республики. Вы согласны с такими выводами, гражданин адмирал?

– Боюсь, мэм, – ответил, помолчав, Тейсман, – я не тот человек, который вправе высказывать суждения по вопросам внутренней политики. Как вы, наверное, знаете, меня воспитали в приюте, а во флот я поступил сразу после школы. Семьи у меня нет, да и друзей среди гражданских лиц тоже. Бывать на Хевене мне доводилось редко и только по делам флота. Стыдно признаться, но я просто не в курсе условий жизни гражданских людей.

– Понятно, – пробормотала Рэнсом, опустив подбородок на сложенные руки и выгнув дугой брови. Похоже, умелая уклончивость Тейсмана ей понравилась, но она вовсе не намеревалась дать ему возможность сорваться с крючка. – Должна признаться, до сих пор я даже не задумывалась над тем, насколько военная карьера может… э-э… отдалить человека от жизни общества. Впрочем, оно и к лучшему. Зато уж по военным вопросам вы наверняка сможете вынести компетентное суждение. Не так ли, гражданин адмирал?

– Искренне на это надеюсь! – пылко заверил ее Тейсман, радуясь тому, что ему не придется кривить душой и доказывать, будто режим Законодателей по части свирепости и гнета так уж сильно превосходил нынешнюю власть.

– Очень хорошо. Тогда объясните мне, как мы, по вашему мнению, докатились до такого состояния.

На лице Рэнсом была написана столь неподдельная заинтересованность, что адмирал едва не купился и не заговорил откровенно. Он уже открыл было рот, но столкнулся взглядом с ее холодными, невыразительными глазами – и почувствовал себя так, будто его окатили ледяной водой. Эта женщина была еще опаснее, чем он думал: действуя исподволь, она едва не спровоцировала его на честный ответ, который обернулся бы бедой.

– Ну, мэм, – сказал он, помолчав, – я в ораторском деле не искушен и, с вашего позволения, буду говорить по-простому.

Адмирал выдержал паузу и продолжил, лишь дождавшись ее кивка.

– В таком случае, гражданка секретарь, могу со всей ответственностью заявить, что кризис, поразивший наши вооруженные силы, настолько глубок и всеобъемлющ, что вычленить его главную причину или даже группу причин весьма затруднительно. Бесспорно, к числу таковых относятся и просчеты довоенного руководства в планировании, и несомненные ошибки, допущенные на первом этапе войны. Как вы совершенно верно отметили, мы приступили к боевым действиям, имея несомненное численное преимущество, которое не сумели реализовать. Дело осложнилось и наличием у монти сверхсовременного вооружения. Должен сказать, что неспособность признать факт нашего технологического отставания и нежелание отсрочить начало активных операций до достижения если не превосходства, то хотя бы паритета сыграло не менее роковую роль, а ответственность за все это лежит на прежнем политическом руководстве и высшем командовании. Наши разведслужбы тоже дали маху: не смогли верно оценить возможности монти… не говоря уж о том, что прошляпили заговор и убийство Гарриса.