1 апреля 1976 года я прилетела в Юту. Я никогда не летала на реактивном самолете и с 1954 года не летала вовсе, и скорость полета вместе с осознанием того, что всего за пару часов я могу оставить дождливый Сиэтл и оказаться в сравнительно мягком климате Солт-Лейк-Сити, сделали путешествие еще сюрреалистичнее.

Светило солнце, пыльный ветер гнал над коричневым ландшафтом перекати-поле, пока я ехала из аэропорта на арендованной машине. Я чувствовала себя дезориентированной, так же, как и три года спустя, когда прибыла в Майами, снова из-за Теда.

Я позвонила в тюрьму и узнала, что посещения разрешены только по средам и воскресеньям. А был четверг и почти четыре часа дня.

Начальник тюрьмы Сэм Смит сказал:

– Я попрошу сотрудника вам перезвонить.

Раздался звонок. «Цель вашего посещения Банди?» Я его старый друг. «Как долго я пробуду в Юте?» Только сегодня и завтра утром. «Мой возраст?» Сорок.

Этот ответ казался правильным. Для «поклонницы Теда» я была старовата.

– Хорошо. Мы предоставим вам специальное посещение.

Приходите в тюрьму в 17:15. У вас будет час.

Тюрьма штата Юта в Пойнт-оф-Маунтин находилась примерно в двадцати милях к югу от мотеля, и я едва успела найти правильную автостраду, ведущую в правильном направлении, и добраться до Дрейпера, почтовой станции с населением в семьсот человек. Я посмотрела направо и увидела башни и вооруженных полуавтоматическими ружьями охранников. Пейзаж вокруг казался все того же серо-коричневого цвета, как и сама тюрьма. Меня охватило чувство безнадежности. В этой обстановке я посочувствовала отчаянию Теда.

В девятнадцатилетнем возрасте я проходила практику в исправительно-трудовой школе для девочек штата Орегон и везде носила с собой увесистую связку ключей. Но это было давно. С тех пор я не вспоминала обо всех этих правилах безопасности, помогавших удерживать людей за стенами и решетками. Охранник у двери сказал, что я не могу пронести внутрь свою сумку.

– И что мне с ней делать? – спросила я. – Сумку я могу оставить в машине, но что насчет ключей? Могу я пронести их?

– Простите. Ничего с собой.

В конце концов он смягчился и открыл офис со стеклянными перегородками, где я оставила ключи от машины после того, как заперла в ней сумку. Сигареты я держала в руке.

– Простите. Никаких сигарет и спичек.

Я положила их на стол и ждала, пока приведут Теда. Я ощутила клаустрофобию, которую всегда ощущаю в тюрьмах, хотя по работе мне рано или поздно пришлось побывать почти во всех тюрьмах штата Вашингтон. Я почувствовала, как перехватило дыхание.

Чтобы отвлечься от ощущения себя затворницей, я оглядела комнату ожидания. Разумеется, она был пуста – время моего посещения было внеплановым. Блеклые стены и продавленные стулья, казалось, не менявшиеся лет пятьдесят. Автомат по продаже конфет, доска объявлений, фотографии сотрудников и религиозная рождественская открытка. Кому, от кого? Воспитательные нотации для заключенных. Записки о продажах. Объявление о подписке на классы самообороны. Кому? Сотрудникам, гостям, заключенным?

Интересно, как пройдет встреча? Мы, сидя перед стеклянной перегородкой, будем общаться по телефону? Или между нами будет стальная решетка? Мне вовсе не хотелось видеть Теда за решеткой. Я знала, что это будет для него унизительно.

Некоторые не переносят больничный запах. Я не переношу запах тюремный. Все тюрьмы пахнут одинаково: сигаретным дымом, хлоркой, мочой, потом и пылью.

Ко мне вышел улыбающийся тюремщик, лейтенант Таннер, и предложил пройти с ним. Мы миновали электрические ворота, с тяжелым лязгом закрывшиеся у нас за спиной. Я написала в журнале свое имя, и лейтенант Таннер провел меня через вторые электрические ворота.

– Вы будете разговаривать здесь. У вас час. Мистера Банди приведут через несколько минут.

Это был коридор! Крошечный закуток между двумя автоматическими воротами по обе стороны. Два кресла были прислонены к вешалке для плащей, а под ними почему-то стояли ведра лака. В стеклянном пенале в десяти метрах от меня сидел охранник. Мне было интересно, сможет ли он услышать наши слова. Позади меня была собственно тюрьма, и я услышала приближающиеся шаги. Я отвела взгляд, как человек отводит взгляд от калеки или урода. Не могла смотреть на Теда в клетке.

Открылась третья электрическая дверь, и под конвоем двух охранников появился Тед. Его обыскали, ощупав сверху донизу. А меня они проверили? Откуда они знали, что у меня нет контрабанды или бритвы в рукаве?

– Мадам, ваши документы?

– Они в машине, – ответила я. – Мне пришлось оставить их там.

Двери снова открылись, я сбегала к машине за правами, удостоверяющими личность. Протянула их охраннику – он их изучил и вернул обратно. На Теда я все еще не поднимала взгляда. Мы оба ждали. На какой-то миг я удивилась, почему на заключенных футболки, объявляющие об их религиозных предпочтениях. На нем была оранжевая и с надписью «Агностик» на груди.

Я посмотрела еще раз. Нет, написано было «Диагностика». Он был очень худым, в очках и с такой короткой стрижкой, с какой я его никогда не видела. Когда он меня обнял, от него пахнуло едким потом.

Они оставили нас одних в своеобразной гардеробной для разговора. Охранник за стеклом напротив казался равнодушным. Нас прерывал постоянный поток людей – охранников, психологов и жен заключенных, направлявшихся на собрание анонимных алкоголиков. Один из психологов узнал Теда и, пожав ему руку, поговорил с ним.

– Это доктор, который составлял мой психологический портрет для Джона О’Коннелла, – сказал Тед. – Он сказал Джону, что не понимает, как я мог такое совершить.

Многие проходившие мимо нас люди были в гражданской одежде. Они кивали Теду и здоровались с ним. Все выглядело очень цивилизованно.

– Я в «аквариуме», – объяснил Тед. – Нас в центре диагностики сорок человек. Судья постановил для обеспечения безопасности держать меня отдельно, но я отказался. Не хочу быть изолированным.

Тем не менее он признался, что по прибытии в Пойнт-оф-Маунтин сильно перепугался. Он знал, насколько высок за тюремными стенами уровень смертности мужчин, осужденных за насилие над женщинами.

– По прибытии они все выстроились в линию, чтобы на меня посмотреть. Мне пришлось «пройти сквозь строй».

Но тюрьму Тед считал местом гораздо лучше следственного изолятора. Он быстро освоился и стал «тюремным адвокатом».

– Я выживаю здесь за счет мозгов, моего знания законов. Они обращаются ко мне за юридической консультацией, и все они в восторге от Джона. У меня был только один действительно скверный момент. Ко мне подошел парень – убийца, буквально разорвавший горло убитого им человека, и я подумал, что мне конец. А он лишь хотел узнать о Джоне и о том, как ему добиться, чтобы тот его представлял в суде. Со всеми ними я поладил.

Он взглянул на запертые ворота позади меня.