Проснулся солдат от кашля. Откашлялся, сплюнул на пол. Ёган тут же встал, вытащил ставень из окна.

— Ну как вы, господин? — Спросил он, подходя к кровати.

Солдат хотел ответить, но только просипел. Дышать уже было не больно, если не делать глубоких вдохов, но во рту все еще ощущалась кровь. Волков жестом показал — умываться. Ёган понял, пошел за водой. А вместе с Ёганом вдруг пришел барон.

— Ну, что с вами случилось? — Спросил он, усаживаясь на край кровати.

Солдат откашлялся и не то проскрежетал, не то прошелестел:

— Кто-то напал… За трактиром… Ночью…

— Я знаю, что ночью, стражники сказали, что вас привез ваш холоп еле живого. Что там было? Кто напал? Надо найти и повесить.

— Пока не знаю, — отвечал солдат, хотя явно догадывался, кто это. — Но я обязательно выясню.

— Не смейте ходить без людей по ночам, слышите? Тем более по трактирам.

Солдат что-то просипел и кивнул.

— Хотите отдохнуть? — Спросил барон.

Солдат снова кивнул.

— Ладно, отдыхайте, — барон похлопал солдата по плечу и ушел.

Солдат умылся, выпил воды, потянулся, расправил плечи. Понял, что если не делать глубокие вдохи, грудь почти не болит. Он подошел к камину, там стояли сапоги, поднял правый, потряс его. Сапог был пуст, стилета в нем не было.

— Ёган, — почти шепотом сказал солдат и, сделав над собой усилия, уже в голос повторил: — Ёган, молоко, хлеб, мед и седлай коней.

— Господи, да каких вам коней!? Вам бы полежать денек, куда вас черт несет? Мало вам руки, теперь еще и грудь. Вы весь пол кровью заплевали за ночь. В чем жизнь держится — непонятно, а ему опять седлай коней. Вы себя в зеркало видели?

— А что там?

— На горле синяки, на груди синяки, видно, как вас приложили — весь доспех отпечатался.

— Бог с ними, с синяками, побыстрее давай, мне нужно найти мой стилет, я его ночью обронил.

За трактиром стилет они не нашли: мусор, помои, кости, обломки бочек и ящиков, больше ничего.

— А что, он дорогой был? — Спрашивал Ёган.

Дорогим особо он не был, простой и надежный кусок стали, но в разных сапогах солдата это доброе оружие провело лет двенадцать, и пару раз точно спасало ему жизнь.

— Пойдем, погорим с хозяином, — произнес солдат, хрипя и разминая горло.

В трактире было немноголюдно, по сравнению со вчерашним вечером, но все равно половина столов была занята. Солдат сел за стол, Ёган сел напротив. Волков внимательно посмотрел на Ёгана и остался доволен. Вид тот имел устрашающий: кожаная рубаха, сапоги, меч на поясе, заросшая щетиной физиономия, крепкие крестьянские кулаки. Если бы солдат не знал его, то принял бы его всерьез. Тут же к ним подошла баба в грязном переднике и спросила:

— Чего господа изволят?

— Господа изволят хозяина твоего видеть, — ответил солдат.

Переспрашивать баба не стала, быстро сказала: «хорошо» и исчезла. Трактирщик появился тотчас. Солдат снял плащ, был без капюшона. Тем не менее, трактирщик узнал его сразу:

— Доброго здравия вам, господин коннетабль.

— Значит, знаешь, кто я?

— Как же не знать?

— И вчера знал?

— Догадывался, но не был уверен.

— Вчера за твоим трактиром я обронил одну вещь.

— Найдена, — сразу сообщил трактирщик.

Он сделал знак бабе, и та, чуть не бегом, кинулась на кухню. И через мгновенье вернулась обратно, бережно, на двух руках, неся стилет.

— Вот и славно, — хрипло сказал Волков, пряча оружие в сапог. — Но это еще не все.

— Чем еще могу быть полезен доброму господину?

Волков чуть помедлил и сказал:

— Доброму господину ты можешь быть полезен деньгами.

Говоря это, Волков никак не ожидал того, что произойдёт. Ни произнеся ни слова, трактирщик тут же полез под рубаху и достал оттуда туго скатанный рулончик из грязной тряпки. Положил на стол перед солдатом. Солдат раскатал тряпку, и внутри оказались монеты, полуталеры, десять штук. Волков пальцем пересчитал монеты и продолжал молча смотреть на трактирщика.

— Каждый месяц вы будите получать пол таллера, — заговорил трактирщик, — а еще вам и вашему человеку стол и пиво бесплатно, сколько захотите.

— Я забыл, как тебя зовут?

— Авенир, господин.

— Авенир… А дальше?

— Авенир бен Азар.

— Ты что, Авенир бен Азар, знал, что я приду, или у тебя всегда под рубахой пять талеры спрятаны?

— Нет, господин, я не знал, что вы придете, но я знал, что вы можете прийти.

— Значит, думал. Ладно, а сколько ты платишь барону?

— Как договаривались — шестьдесят крейцеров в месяц. Как уговорились с управляющим.

— Шестьдесят крейцеров? — Солдат удивленно поднял брови. — Вчера ты продавал пиво по семь пфеннигов, ты продал не меньше трехсот кружек… Авенир бен Азар, ты вчера на одном пиве заработал больше двух талеров. А вино? А девки? Постой, овес с конюшни, колбаса с капустой, хлеба. Авенир бен Азар, я думаю, ты вчера положил в карман четыре талеры, не меньше. Четыре талеры за один день! Огромные деньги, Авенир. А барону ты платишь шестьдесят крейцеров в месяц.

— Господин, — мялся трактирщик. — Я не заработал четыре талеры за день. Выручка и правда вчера была большая и почти дотянулся до четырех таллеров, но господин забывает, что это был день выступления ла Реньи. В другие дни выручка много меньше. Но ла Реньи не поет за просто так, он не соловей. За одного свое выступление он просит сорок крейцеров.

— Сорок? — Переспросил солдат.

— Да, господин, сорок маленьких серебряных монеток. А пиво, господин?

— А что с пивом?

— Я варю пиво, но его мало, большую часть беру у мужиков. И колбасу, и хлеб, и капусту. И все это они не дают мне бесплатно. И овес не родится в яслях, за него я тоже плачу мужикам. И девки, господин, тоже берут свое. У меня с ними договор, господин, они за работу отдают мне половину и все время норовят обмануть.

— Все время? — С фальшивым сочувствием спросил Волков. — Обманывают, значит.

— Да, господин, все время обманывают.

— Ясно, Авенир, ты бедный и несчастный человек, и жизнь твоя тяжела. Да?

— Нет, господин, я не бедный, и за вчерашний день заработал талер, но такое бывает очень нечасто, господин, у меня большая семья и больные родственники в городе, им нужен уход, а доктора, господин? Вы знаете, сколько сейчас берут доктора?

— Прекрати, Авенир, а то Ёган сейчас расплачется, — Волков ухмыльнулся, он не верил ни одному слову трактирщика. — Скажи-ка мне лучше, есть ли у тебя гроссбух, Авенир.