— Сока.

Демон сидел рядом, на свободном стуле, перед тарелкой, из которой кто-то уже ел сегодня. Грустно смотрел на блюда с нетронутыми яствами:

— А мне все это при жизни было нельзя. Соленое нельзя, копченое нельзя, жареное — ни в коем случае…

— Желудок? — спросила Ирина, жуя.

— Печень, поджелудочная, и еще… Впрочем, не имеет значения.

— Зато теперь, — Ирина нацепила на вилку упругий соленый огурчик, — тебе вообще ничего нельзя. И ничего не хочется, конечно.

Демон покосился на нее. Ирина удивленно уставилась на свою руку; рука, сама по себе, стряхнула огурец обратно и положила рядом пустую вилку.

— Олег?

— Хватит жрать.

— Олег, — она сглотнула слюну. — Мы ведь в одной лодке. Не раскачивай.

Девушка, сновавшая вдоль стола и подливавшая в бокалы, быстро на нее взглянула.

— Я тебе запрещаю говорить обо мне, — сказал демон. — Как я жил, с кем, почему умер. Что мне хочется, чего не хочется, что делать и кто виноват. Ясно?

— Да, — Ирина глядела на огурец. — А хочешь, я съем и расскажу, каково это на вкус? Будет как бы секс по телефону.

— А хочешь, ты себе выколешь глаз?!

Правая Иринина рука опасно перехватила нож. Официантка подошла поближе, сдвинув брови.

— И меня выведут, — почти беспечно заключила Ирина. — Очень эффективно. Продолжай.

Нож упал на пол. Официантка торопливо его подняла.

— Можно понять, за что я тебя не люблю, — задумчиво сказала Ирина, обращаясь к огурцу. — Но за что ты меня так ненавидишь, а?

* * *

Она забыла выключить телефон, и теперь он пищал и дергался в сумочке. Тем временем к деду подошли с бокалами двое каких-то, хорошо одетых, но с банальными лицами и глазами, и он стоял, тепло обняв их за плечи. До Алисы доносилось: «…живой классик! Неповторимая сила таланта… Размах, грандиозная сила… И еще вот эта сила в ваших полотнах…»

Не обращая на них внимания, вскочил тощий маленький старичок, в светлом костюме похожий на березовую корягу:

— Друзья! Я хочу поднять за творческий путь! Творческий путь, который привел к вершинам! За творческий путь!

— Выйди, — прошептали Алисе в трубке, издалека, будто с Марса. — Выйди, я во дворе…

Алиса широко улыбнулась, чтобы все, кто ее видел, подумали, будто ей звонит с поздравлениями подружка.

— Выйди, — повторил тот же голос с неподдельным страданием. — Это очень надо…

Она дала отбой, не отвечая. Все еще широко улыбаясь, подняла свой бокал и осушила до дна.

Она ждала этого звонка. Звонок был ей необходим. Не для того, разумеется, чтобы выслушивать оправдания (или обвинения, уж какую тактику он изберет). А чтобы он запомнил ее такой — в вечернем платье, с тщательно подобранными волосами, блестящую, уверенную, сильную.

Поэтому, трижды сказав себе «На фиг, не пойду», на четвертый она поднялась, дежурно улыбаясь всем, и вышла, едва касаясь пола тончайшими каблуками.

* * *

Отвоеванный огурец замер в сантиметре от ведьминого рта: далеко в зале, во главе стола, внучка народного художника говорила по телефону. Вернее, молча слушала трубку; слегка побледнела, порозовела опять, осушила бокал и поднялась, но не для тоста. Оставила сумочку на спинке стула и очень быстро направилась к выходу.

— За ней, — сдавленно сказал Олег.

Поколебавшись, Ирина все-таки сунула огурец в рот. Вызывающе хрустя на ходу, выбралась из зала и очутилась в полутемном помещении — маленьком холле, примыкающем к выставочному залу. Освещены были только картины: выступающие из темноты, они неожиданно поразили ведьму. В этих, старых, не было ни глянца, ни патетики: вот берег моря и причал. Вот мокрый песок, в котором отражаются бегущие дети. Вот старый двор в октябре, и черный автомобиль оклеен листьями, как марками.

Она замедлила шаг. Как будто другой человек рисовал, ей-богу.

— Скорее, — сказал над ухом демон.

Ирина вышла в большой холл, прошла мимо первоклассницы в солнечном луче, мимо портрета девочки с сиренью и у самых дверей столкнулась с Алисой.

— Ты куда? — попыталась преградить ей путь. — Он звонил?

— Иди на фиг.

— И ты после всего будешь с ним разговаривать?

— Я сейчас скажу Толику, чтобы тебя выкинули.

— Будет очень громко, — предупредила Ирина.

Алиса не удостоила ее ответом. Повернулась и вышла на крыльцо; Ирина вышла за ней, след в след.

Охранник выжидал у ворот с видом бдительным и безучастным; в стороне от крыльца стоял знакомый серый Пежо, но в каком он был виде!

Левый бок сильно примят в двух местах. Заднее стекло выбито. Правая фара осыпалась, превратив машину в подобие маски Терминатора. Бампер поцарапан; на крыше, как памятник давно прошедшим светлым дням, по-прежнему возвышались две велосипеда. Вова, огромный и плечистый, стоял, привалившись к водительской дверце, и вертел на пальце ключи, как таксист.

Не оглядываясь, Алиса царственно сошла к нему с крыльца. Остановилась напротив. Вова страдальчески поморщился и заговорил очень тихо, едва шевеля губами.

Ирина глянула на охранника. Тот наблюдал за разговором, делая вид, что смотрит в другую сторону.

Ведьма вытащила телефон. Прижала трубку к щеке и заговорила быстрым шепотом, оглядываясь, не подслушивает ли кто; со стороны она выглядела обыкновенно, но беда, если кто-нибудь расслышал бы ее слова:

— Он приехал ее убивать?

— Нет, — демон, прищурившись, смотрел на Вову и Алису.

— Что с ним случилось?

— Ну, ты же видела, каков он за рулем…

— Вот дура! Зачем она вообще его слушает!

— А ты бы не стала слушать?

Ведьма опустила телефон. Демон смотрел теперь на нее, его прозрачные глаза были очень близко.

— Вы все хотите, чтобы за каменной стеной, — сказал он медленно. — Но все по вашей воле. Но без единого проявления слабости. На белом коне. Во главе крупной фирмы, но — все по вашей воле… Мужчина должен быть безупречен. Женщина может себе позволить, но мужчина — безупречен, или не мужчина…

— Твоя жена попрекала тебя?

— Моя вдова?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Ты что, оправдываешь этого Вову? — Ирина почувствовала себя на родном коньке. Пароль-отзыв, морской бой — попал-промазал-ранил. Демон отвел взгляд; Алиса все еще стояла, выслушивая хриплый шепот, и даже что-то отвечала — так же тихо.

— Не оправдываю, — грустно сказал демон. — Я просто не сужу. В отличие от тебя.