— А может, направо свернем, вот, видишь, здесь проселок обозначен от Вязовщины на Шепели. Поспокойней будет… — предложил Люк.

— Согласен. Давай направо, я проселок не заметил.

Четыре километра прыжков по буеракам, и впереди показалось крупное село.

— Это и есть Шепели! — повернувшись, сказал мне Люк.

— Тормози.

На шоссе, проходящем через село и находившемся от нас метрах в шестистах, я заметил несколько машин и подвод.

— А оживленненько тут. Будем на шоссе вылезать? — спросил я у Люка.

— Давайте-ка изобразите какую-нибудь пантомиму, а я пока понаблюдаю, — попросил он нас с Зельцем, доставая бинокль.

— Ну что, сержант, по-маленькому не хочешь? — спросил я Дымова, слезая с мотоцикла.

— Что вы спросили, товарищ старший лейтенант? — не понял тот.

— Я говорю, с мотоцикла слезай и писай на обочину!

— А я не хочу.

— Ну что ты за человек такой, Дымов? Стране и партии от тебя такая малость нужна, а ты уперся… — продолжал я подтрунивать над несчастным, ничего не понимающим Зельцем.

— Тох, отстань от человека! Не видишь, он смущается? — спас бывшего милиционера от растерзания сердобольный Люк.

«А сам, вон, смех еле сдерживает!» — подумал я, но от Зельца отстал.

Присев на корточки, я тоже достал бинокль и стал изучать окрестности.

— Сань, третий дом справа в ближней линии — во дворе грузовик.

— Ага. А во втором, в этой же линии, белья многовато на заборе сохнет. Надо полагать, большая постирушка у солдат рейха.

— Посты на въездах есть?

— Не-а. По крайней мере, на ближнем я ничего не вижу, — откликнулся Люк И спросил меня: — Рискнем?

Я бросил взгляд на карту:

— Не будем, Шепели объехать можно. И вообще — по шоссе стремновато ехать.

— Согласен.

Проскакав с километр по полю, мы подъехали к деревне, обозначенной на карте как «Лысовичи». На первый взгляд немцев в деревне не было. Надо сказать, что я был в немецком мотоплаще, надетом прямо поверх камуфляжа и разгрузки, а вот мои спутники щеголяли в немецких мундирах. И у всех троих на шеях висели нагрудные знаки фельджандармерии.

Пока мотоцикл медленно катил по главной и, честно говоря, единственной улице деревни, я с интересом посматривал вокруг. Мы уже почти проехали всю деревню, когда нас окликнули.

— Пан официр! Пан официр! — крикнул нам немолодой мужчина, выглянувший из-за забора.

Я снова похлопал Саню по плечу, давая команду остановиться. Видя, что мы услышали его, мужик вышел из калитки, неся в руках крынку.

— Дзякую, пан официр, за вызваленне ад камунистав! — улыбаясь, крикнул он нам, протягивая крынку. — Молочком не хочаце?

Краем глаза я заметил, как перекосилось лицо Дымова, и успел успокаивающе положить правую руку на его плечо.

А Люк слез с мотоцикла и, улыбаясь так искренне, что хоть сейчас во МХАТ на сцену, поздоровался:

— What a fu***ing bastard! I want to kill you![45]

Пейзанин повторил свое предложение:

— Молочком не хочаце?

— О, млеко? Йа, йа. Зер гут! — ответил Люк, забирая из рук у крестьянина крынку и отпивая. — О, дас ист фантастиш! Try it Tony![46]

Пришлось мне тоже пригубить. Молоко было восхитительно на вкус, но, передавая крынку Дымову, я ощущал во рту непонятную горечь.

А еще я очень боялся, что у Дымова не выдержат нервы и он учудит что-нибудь этакое. И что-то смущало меня в окружающей обстановке. Но вот что именно, я понять не мог.

Тут на противоположном конце деревни показалась телега, на которой восседало четверо вооруженных мужчин, одетых, что называется, с бору по сосенке.

— Luke, we've got a problem![47]— привлек я внимание Саши, стоявшего к новым действующим лицам спиной и потому не видевшего их.

Отойдя чуть в сторону, я скинул с плеча и взял на изготовку автомат. Винтовка Люка стремительно перекочевала из-за спины в его руки. Зельц, правда, слегка замешкался, не зная, то ли доставать «наган», то ли вытягивать из коляски мотоцикла винтовку.

— Holen Sie sich das Pistole![48]— пришел я на помощь «молодому». Всю фразу он, конечно, не понял, но слово «пистоле» стало подсказкой.

Люк же, покосившись на меня и убедившись, что я его страхую, сделал шаг навстречу подъезжавшим и повелительно вскинул руку:

— Halt! Zeigen Sie mir Ihre Papiere![49]

«Хм, похоже, он взял у Тотена пару уроков!» — подумал я, не отрывая взгляда от приближающейся подводы. У мужчины, правившего лошадью, из-за плеча торчали стволы охотничьего ружья, а сидевший рядом с ним держал в руках обрез «мосинки». Остальные были вооружены охотничьими двустволками.

После команды Люка возница натянул вожжи, подвода остановилась, и мужик с обрезом спрыгнул. Сделав несколько шагов нам навстречу, он крикнул: «Хутен таг, пан официр!» и, повернувшись к нам боком, показал рукой на белую повязку на своей левой руке.

«Polizei» и «БНС» было написано на ней в две строки.

«А вот и пресловутые полицаи! Быстренько мужички подсуетились — и трех недель, как наших отсюда выбили, не прошло…» — подивился я.

— Zeigen Sie mir Ihre Papiere! — Люк повторил свое требование.

— Конечно, конечно! Минуточку, пан официр! — заторопился «обрезоносец» и полез за пазуху.

Я вскинул автомат к плечу.

— Нихт непакоицца, пан официр! — видно было, что полицай не очень уверен, что я не выстрелю.

Кончиками пальцев он вытащил из кармана какую-то бумажку и с опаской протянул ее Люку. Тот развернул ее, и мельком просмотрев, одобрительно сказал: «Gut!».[50]

Полицаи сразу повеселели. «Ну да, у нас же горжетки фельджандармов, а от этих парней и природные немцы, бывалочи, страдали, не то что какие-то полицаи из унтерменшей», — подумал я и вернул автомат на плечо. Правда, повесил я его так, чтобы при нужде, не напрягаясь, полоснуть очередью по сидящим в телеге.

— Што, дзядзька Астап, дапамагаеш новай улады? — окликнул мужика, подавшего нам молоко, один из сидящих в телеге — средних лет хмырь с лицом, покрытым оспинами.