Видимо, этот хмырь уже знал, чем занимаются жандармы, поэтому он не стал задавать лишних вопросов и пошел поднимать слегу, служившую шлагбаумом при въезде на паром. Походка у него была странная, какая-то развинченная, что в сочетании с его обликом сильно пьющего механизатора давало специфический визуальный эффект. Почему-то мне на ум пришел старый анекдот про «да какой же ты гей?», но момент был совершенно не подходящий для воспоминаний, поэтому я махнул Люку рукой, предлагая ему загонять мотоцикл на паром.

Река, а это была Вяча, в этом месте разливалась и была шириной метров двадцать пять — тридцать, с сильно заболоченными берегами, поэтому здесь и поставили паром, вытаскивать телеги и машины из топкой грязи местным жителям, как видно, было не с руки.

Паромщик начал вращать рукоять лебедки, изредка бросая в нашу сторону хмурые взгляды. «Как я тебя понимаю, мужик, таскать паром с похмела — не лучшее времяпрепровождение…» — Я закурил и, подойдя к хлипкому ограждению, бездумно уставился на бегущую за бортом воду. До моего слуха донеслось бормотание паромщика:

«…падла ментовская. Раньше жизни не было, и тут снова… Штоб вам всем пусто было!»

Продолжая курить, я со скучающим видом «мазанул» взглядом по паромщику. Вот это да! Такой ненависти во взгляде я давненько не видел. Похмельный хмырь только что дырку в нашем сержанте не прожег! «Он его узнал! — пронеслось у меня в голове. — Ну да, походка его странная… Он что же, из этих? Вот это да! Что делать теперь будем?» — как в калейдоскопе сменяла одна мысль другую. Швырнув окурок за борт, я с ленцой подошел к Люку и лениво, через губу произнес по-английски:

— Man, this fagot knows our cop! We're in a big trouble![53]

И шепотом добавил для Дымова, уже по-русски:

— Леха, сиди спокойно… Этот хмырь тебя срисовал! Посмотри аккуратненько, без паники, может, и ты его узнаешь?

До противоположного берега оставалось метров пять, когда к существующей проблеме добавилась еще одна — на дороге, сбегавшей к реке, показался такой же, как у нас, «БМВ» с коляской. И у троих восседавших на нем немцев тоже были горжетки полевой жандармерии!

«…» — на протяжении секунд пяти в моей голове не возникло ни одной цензурной мысли. Я хлопнул Люка по плечу и сказал, нет, прошипел:

— Саня, что делать будем?

— Валить всех! Паромщик — твой! — И Сашка, подхватив свою винтовку, опустился на одно колено, прячась от немцев за мотоциклом.

На секунду замешкавшись, я сделал шаг по направлению к паромщику-«уголку», однако тот, непонятным мне образом поняв, что ничего хорошего его не ждет, заверещал: «Памагите! Панове официры!» — и сиганул в реку. Немцы на берегу, услышав крик и заметив фонтан брызг, остановили мотоцикл, заинтересовавшись происходящими на пароме безобразиями. К счастью, день уже клонился к вечеру, и солнце било немцам в глаза, так что ничего внятного они пока не рассмотрели.

— Люк, у них пулемет! — крикнул я, заметив торчащий из коляски характерный кожух.

— Вижу! Не ори под руку… — спокойно ответил Саша.

— Зельц, давай к лебедке! Едем назад.

— Не пори горячку, от пулемета мы не убежим… Лучше поддержи огоньком… — Вот что значит опыт! У меня адреналин только что из ушей не тек, а Люк спокойно выцеливал немцев.

— Поехали! — И хлесткий выстрел «маузера» поставил точку в разговоре.

Я вскинул автомат к плечу и дал две короткие очереди в сторону мотоцикла. Никуда я, естественно, не попал, да и не ставил я перед собой такой задачи. Прижать немцев! Вот что я должен сейчас сделать. Дать возможность Сашке спокойно стрелять, вот и все! Еще один выстрел из карабина, и немец, сидевший за рулем, завалился на убитого пулеметчика. Третий попытался спрыгнуть с мотоцикла, но зацепился ногой, и пуля ударила его в спину.

— Зельц, крути давай! — крикнул Люк Дымову, так и не успевшему выбраться из коляски.

Я метнулся к лебедке и принялся остервенело крутить рукоять. Минута — и паром ткнулся в берег. Пока Дымов с Люком аккуратно сгружали наш мотоцикл, я бегом поднялся на кручу. Люк сработал на все сто — ни одного живого противника на этом берегу у нас не было.

Мне пришла в голову интересная, как мне показалось, идея. Отцепив застрявшую ногу немца, я свалил труп на землю. Так, теперь черед водилы — немного повозившись, мне удалось перевалить его в коляску поверх пулеметчика. Тут и наши поднялись по дороге.

— Ты чего возишься? Садись давай и поедем!

— Поедем на двух мотоциклах, может, запутаем…

Я наклонился к трупу немца и вытащил из нагрудного кармана зольдбух и еще какие-то бумажки, затем снял с шеи убитого медальон. Вот что странно, до того как началась пальба, мои колени тряслись, как у человека, танцующего чарльстон, а сейчас я, удивляясь самому себе, действовал быстро, спокойно и уверенно. Сунув документы убитого за пазуху, я скинул с плеча «ППД» и дал короткую очередь в затылок трупа. Какие-то теплые капли упали мне на лицо… «Что это, дождь, что ли, начался? — подумал я. Провел рукой по лицу. На ладони — кровь и еще какие-то неаппетитные ошметки. — Мозги?» — стараясь не обращать внимания на тошноту, вдруг подступившую к горлу, я полез в седло.

— Скоро ты там?.. — Выстрел на том берегу реки прервал Сашу.

Несколько вооруженных человек бежали к переправе, а из воды как раз выбирался паромщик, о котором в суматохе боя мы совсем забыли.

— Саня, уходите на север, я прикрою!

— Хрен тебе! Вместе поедем!

— Этот урка узнал Зельца, я его из пулемета попробую достать.

— Лучше из гаубицы… — хмыкнул Люк, скидывая винтовку. — Езжай давай!

Паромщика и наших преследователей разделяло всего несколько шагов, когда карабин в руках Люка веско рявкнул. Паромщик повалился ничком, а наши преследователи поспешно залегли.

— А теперь — ходу! — И Люк закинул снайперку за спину.

Как мы неслись! Если бы еще неделю назад кто-нибудь сказал, что я буду нестись по разбитой песчаной дороге на незнакомом мотоцикле со скоростью полсотни километров в час и при этом посматривать по сторонам — я бы не поверил. Минут за десять мы доехали, да что там доехали — долетели, поскольку мотоцикл иногда совершал такие прыжки на ухабах, что я с трудом удерживался в седле, до следующей крупной деревни. Чуть снизив скорость, мы проследовали дальше на север, все больше, отрываясь от возможной погони. А еще километра через три дорога закончилась, упершись в проселок, идущий с запада на восток.

Я притормозил рядом с Люком, который уже доставал из кармана карту.

— Тох, не мешай. Лучше немца поправь, а то последнего потеряешь, — отмахнулся от меня Люк.

Действительно, во время нашей гонки один из трупов свалился с коляски и теперь волочился за ней. Сглотнув внезапно ставшую густой слюну, я подошел, чтобы погрузить тело обратно. Лучше бы я этого не делал! Я не знаю, сколько этот немец волочился за мотоциклом по дороге, но зрелище было настолько неаппетитным, что пришлось срочно избавляться от остатков обеда.