Крайт обошел центральную стойку, направляясь к ней.

Голова женщины стала опускаться, но она вскинула ее. Глаза сверкнули.

Нож выскользнул из пальцев, упал на пол.

Крайт ногой отшвырнул его и подхватил потерявшую сознание Мэри до того, как та упала.

Отнес ее к столу. Тело стало таким податливым, что чуть не соскользнуло со стула, на который он усадил Мэри.

Крайту пришлось наклонить ее вперед, положить руки на стол, голову — на руки. В таком положении она вроде бы держалась на стуле.

Закрыв парадную дверь на врезной замок, он вернулся на кухню. Положил матерчатую, сумку на обеденный стол.

На случай, если у Кэрриеров такие же соседи, как у Бетани и Джима, привыкшие заходить без стука, Крайт опустил жалюзи на кухне и сдвинул шторы в семейной гостиной.

Вытащил из матерчатой сумки две пары полицейских наручников. Приковал левое запястье Мэри к левому подлокотнику стула.

Она же, лежа головой на столе, начала похрапывать.

Второй парой Крайт соединил ножки стула и стола. Быстро прошелся по дому, не для того, чтобы посмотреть, как жила эта семья: хотел убедиться, что в доме, кроме него и Мэри, никого нет.

Увидел лишь свое отражение в нескольких зеркалах, больше никого. Подмигнул одному отражению, показал кулаки с вскинутыми вверх большими пальцами другому.

У Кэрриеров было два автомобиля: шестилетний «Субербан» и более новый «Форд Экспедишн». Уолтер уехал на «Субербане» на работу, но «Экспедишн» стоял в гараже, готовый верой и правдой послужить Крайту.

На кухне он взял дольку яблока из миски. Хрустящую и вкусную. Побаловал себя второй долькой.

За столом в горле у Мэри что-то булькнуло, она перестала храпеть.

В редких случаях аллергическая реакция на транквилизатор могла привести к анафилактическому шоку и смерти.

Он подошел к Мэри. Она дышала. Пульс медленный и ровный.

Он посадил ее прямо. На этот раз она не упала вперед. Только склонила голову набок.

Сев на соседний стул, он отбросил волосы с ее лица. Кожа гладкая, лишь несколько морщинок в уголках глаз.

Приподнял одно веко, другое. Радужки серые, с зелеными точками. Как только он отпускал веко, оно падало.

Челюсть Мэри отвисла. Губы разошлись. Полные губы.

Крайт прошелся по ним кончиками пальцев, она не отреагировала.

Из матерчатой сумки он достал резиновый шланг и синюю пластиковую коробочку. В коробочке лежало два шприца и ампулы с янтарной жидкостью.

Крайт снял упаковку с одного шприца, отломил кончик ампулы, набрал в шприц нужную дозу, выпустил из шприца короткую струйку, чтобы убедиться, что в игле не остались пузырьки воздуха.

Повернул правую руку Мэри ладонью вверх, резиновым шлангом перетянул ее на бицепсе, чтобы набухла вена. Воткнул в вену иглу и, медленно нажимая на поршень, ослабил турникет. Наблюдал, как из шприца уходит янтарная жидкость.

Место укола спиртом он не протер. Если б и началось заражение крови, критический момент для Мэри наступил бы дня через два. А к тому времени она бы уже не представляла для него никакой ценности.

Когда он вытащил иглу, на месте укола появилась капелька крови. Он не мог оторвать от нее глаз.

То была кровь матери самого серьезного противника, с которым довелось столкнуться Крайту. И он сомневался, что столкнется с таким в будущем.

Вдыхая запах ее кожи, Крайт наклонился и слизнул кровь.

Логика не могла объяснить, почему он счел необходимым попробовать эту алую субстанцию, но Крайт был уверен, что поступил правильно.

Янтарная жидкость нейтрализовала действие транквилизатора, который находился в шприце-дротике. Предназначалась для того, чтобы человек проснулся быстро и с ясной головой.

Крайт откинулся на спинку стула и наблюдал, как под веками Мэри начали подергиваться глаза.

Появился язык, облизал губы.

Когда ее глаза открылись, взгляд ещё плавал. Она их закрыла. Открыла вновь, закрыла.

— Не притворяйтесь, — сказал Крайт. — Я знаю, что вы в сознании.

Мэри выпрямилась на стуле, посмотрела на наручник, который приковывал ее левую руку к подлокотнику, посмотрела на правую руку, в которую

он сделал укол, на использованный шприц, лежащий на столе.

Когда наконец встретилась с ним взглядом, Крайт ожидал вопроса, что он с ней сделал, но Мэри молчала. Смотрела на него, ожидая, что он скажет.

Такая выдержка произвела на него впечатление, он улыбнулся.

— Дорогая моя, должен признать, вы относитесь к другому виду животных.

— Я — не животное, — ответила она.

Волны, набегая на черные камни, разлетались мириадами брызг. Ритмично сменявшие друг друга удары и шуршание убегающей воды напоминали шепот миллионов людей на разных языках, словно в голосе прибоя слились голоса всех тех, кого забрал к себе океан.

Парк протянулся на несколько кварталов вдоль берега. Рабочие, пришедшие сюда в обеденный перерыв, ели за столиками для пикника, расставленными под пальмами. Любители бега трусцой отмеряли мили по дорожкам, мрачные и сосредоточенные.

Тим и Линда прогуливались от одной смотровой площадки к другой, облокотившись на перила, наблюдали, как море напрыгивает на берег, чтобы потом скатиться с него.

Они выпили слишком уж много натягивающего нервы кофеина, Тим пытался осмыслить сказанное ею, а она свыкалась с тем, что впервые за пятнадцать лет рассказала историю уничтожения ее семьи.

— Забавно, — нарушила она тишину. — Именно

когда я почувствовала, что готова жить, действительно жить, кто-то приходит, чтобы убить меня.

— Он, возможно, и придет, но убить тебя ему не удастся.

— Откуда такая уверенность?

Тим поднял пакет с последним шоколадно-фисташковым пирожным. Они унесли их из кофейни и почти все съели.

— Хочешь?

— Я серьезно, Тим.

Он смотрел на волны, она его не торопила, и наконец он заговорил:

— Больше семи лет я знал, что все вернется и мне снова придется иметь с этим дело.

— С чем?

— Звучит возвышенно, но можно считать, что это судьба.

— У нас всех есть судьба.

— Это больше похоже на... что-то в крови.

— И что у тебя в крови? — спросила Линда.

— Гордиться тут мне нечем. Я не прикладывал никаких усилий. Это врожденное.

Она ждала.

— Я испугался, когда понял, что во мне есть, — продолжил он. — До сих пор боюсь. Да ещё люди на это так реагируют. Раздражает, знаешь ли.