И дал Тиренсу карточку, которая через несколько минут рассыпалась в пыль.

Тиренс пошел. Ему было страшно и в то же время любопытно. Там он встретил друзей. На встрече они смотрели на него таинственно, а позже, на работе, – безразлично. Там вслух произносилось то, что он считал своими, и только своими, сокровенными мыслями.

Оказалось, что кое-кто из флоринианцев тоже полагает нобилей негодяями, высасывающими из Флорины все соки ради собственных праздных прихотей, оставляя трудолюбивых туземцев погрязать в невежестве и нищете. Он узнал, что однажды на Флорине поднимется восстание и все богатства планеты перейдут к их законным владельцам.

«Как?» – снова и снова спрашивал Тиренс. Ведь у нобилей – патрульные и оружие.

Тогда ему поведали о Транторе, огромной империи, за несколько столетий поглотившей половину обитаемых планет галактики. Трантор, отвечали ему, уничтожит Сарк, а флоринианцы помогут.

«Если Трантор столь велик, а Флорина столь мала, не получится ли так, что нам на шею сядет более сильный и жестокий хозяин? – спрашивал Тиренс сначала самого себя, потом товарищей. – Не разумнее ли оставить все как есть? Лучше хозяин, которого ты уже знаешь, чем неизвестный».

Над Тиренсом посмеялись и прогнали, пригрозив, что убьют, если он кому-нибудь проговорится. А через какое-то время он заметил, что заговорщики начали один за другим пропадать, пока не остался только толстяк.

Иногда Тиренс замечал, как тот нашептывает на ухо очередному новичку, но предупреждать наивных юношей о том, что их искушают и проверяют, было небезопасно. Каждый должен был пройти этот путь самостоятельно, как прошел его Тиренс.

Он прослужил некоторое время даже в Министерстве госбезопасности, куда допускались лишь немногие флоринианцы. Прослужил совсем недолго. Власть сотрудников министерства была столь велика, что люди там не задерживались.

В министерстве Тиренс с изумлением обнаружил, что существуют настоящие заговоры, против которых нужно бороться. Каким-то образом мужчины и женщины Флорины умудрялись создавать тайные общества. Обычно их исподтишка спонсировал Трантор. Изредка флоринианцы действовали самостоятельно.

Тиренс много об этом размышлял. Он был скуп на слова, вел себя подчеркнуто корректно, но строй его мыслей остался неизменным. Нобилей он по-прежнему ненавидел. Отчасти потому, что в них не оказалось двадцати футов роста, отчасти потому, что ему запрещалось смотреть на их женщин, отчасти потому, что, прослужив нескольким начальникам, он сделал вывод: при всем своем высокомерии большинство нобилей умом не блещут.

Однако какая альтернатива у Флорины? Сменить глупых саркцев на глупых транторцев? А смысл? Ждать, что флоринианские поселяне сами со всем разберутся? Фантастическая наивность. Выхода не существовало.

Он обдумывал проблему годами. Студентом, мелким чиновником, потом старостой…

И вдруг особенные обстоятельства вручили ему невообразимый ответ в лице жалкого человечка, бывшего когда-то пространственным аналитиком, а теперь лепечущего о некой угрозе самому существованию Флорины.

Вокруг Тиренса раскинулись поля. Ночная морось заканчивалась, между тучами влажно поблескивали звезды. Тиренс глубоко вдохнул запах кырта – сокровища и проклятия Флорины.

Иллюзий он не испытывал. Он больше не староста, даже не свободный поселянин. Он – преступник в бегах, дичь, которой следует прятаться.

В голове билась одна и та же мысль: последние сутки в его руках находилось величайшее оружие против Сарка, оружие, о котором можно было только мечтать. На сей счет сомневаться не приходилось.

Тиренс знал, что воспоминания Рика истинны. Тот действительно был пространственным аналитиком. Его подвергли психозондированию, едва не превратив в «овощ», но он все равно вспомнил нечто чрезвычайно ужасное и важное.

Да, Тиренс в этом не сомневался.

Однако сейчас Рик находился в руках транторского шпиона, прикидывающегося патриотом Флорины.

Тиренсу сделалось горько. Разумеется, Пекарь – агент Трантора. Тиренс сразу его раскусил. У кого еще в Нижнем городе найдутся лишние деньги на сооружение печки-обманки?

Рика нельзя отдавать Трантору, нельзя позволить им наложить на него лапу. Ради Рика Тиренс готов был пойти на любой риск. Впрочем, какие там еще риски? Он уже обрек себя на смертную казнь.

Над горизонтом просветлело. Надо было дождаться рассвета. У патрульных, разумеется, уже есть описание преступника. Чтобы засечь Тиренса, им понадобится несколько минут.

Однако в течение этих нескольких минут он останется старостой. И сможет сделать то, о чем даже сейчас не осмеливался подумать.

Через десять часов после разговора с сотрудником министерства Юнц вновь посетил Людигана Абеля.

Посол приветствовал его со своеобычной сердечностью, к которой примешивались некоторые угрызения совести. Во время первой встречи с профессором, состоявшейся почти год назад по стандартному времени, он не принял его историю близко к сердцу. Посла интересовало одно: пойдет ли случившееся на пользу Трантору?

Трантор всегда занимал его мысли, и все же Абель не был глупцом, слепо поклоняющимся звездному скоплению или желтой эмблеме с изображением солнца и космического корабля, которую носили военнослужащие Трантора. Абель не был патриотом в примитивном понимании этого слова. Сам по себе Трантор ничего для него не значил.

Абель поклонялся миру. И чем дольше он жил, тем истовее поклонялся. Старея, он все больше ценил бокал вина и послеобеденную дрему, пропитывался духом негромкой музыки, дорогого одеколона и тишиной угасания в предчувствии смерти. Ему казалось, что схожие эмоции должны испытывать все люди. Те же продолжали затевать бесконечные войны. Насмерть замерзали в космическом вакууме, испарялись в атомных взрывах, гибли на осажденных и бомбардируемых планетах.

Как же принудить их к миру? Ни увещевания, ни тем более образование тут не помогут. Если человек, сравнивая войну и мир, сознательно выбирает первое, разве смогут его убедить какие-то дополнительные доводы? Что способно обвинить войну красноречивее, чем сама война? Какая изощренная диалектика обладает хотя бы десятой долей убедительности одного-единственного разбитого корабля, несущего страшный груз?

Следовал вывод: положить конец злоупотреблению силой можно только силой.

В кабинете Абеля висела карта Трантора, на которой отмечались случаи применения этой силы. Карта представляла собой прозрачное «яйцо» – наглядное трехмерное изображение галактики. Алмазная пыль звезд, темные и светлые пятна туманностей, а в самой сердцевине находились несколько красных искорок Транторской республики.

Вернее, не «находились», а «когда-то были». Пятьсот лет назад в Трантор входили всего-навсего пяток планет.

Карта была ретроспективной. Если указатель круговой шкалы стоял на отметке «ноль», в «яйце» светилось пять красных точек. Поворот верньера на одно деление соответствовал смещению на пятьдесят лет вперед, и в окрестностях Трантора вспыхивал целый сноп алых искр.