Из нескольких слов, случайно услышанных в тавернах, он сделал вывод, что войско Гундобада прошло здесь, следуя к Риму, и оставило о себе недобрую память. Местные надеялись, что бургунды останутся в Италии или, по крайней мере, не станут возвращаться обратно той же дорогой. Что ж, мечты здешнего народа сбылись, пусть и совсем не так, как они себе представляли.

Два часа назад они миновали сонный Эбуродун, обогнув его стороной, и теперь спускались по горной дороге, окруженной густыми зарослями лавровых лесов.

Венанций и Феликс продолжали начатый еще за обедом спор о «божественных сущностях». С некоторых пор они стали часто беседовать на религиозные темы. Фульциний вначале пытался прислушиваться к их разговорам, но очень быстро бросил это бесполезное дело, поймав себя на том, что не понимает ни слова из их рассуждений. Это его немного печалило, но лишь по одной причине — в отличие от него, Ливия внимательно слушала спорщиков и частенько сама горячо присоединялась к их разговору.

Тогда в его палатке девушка говорила, что хочет вернуться к вере отцов, отвергнув их иудейского бога, и вот теперь она всячески подчеркивала это. Как ни странно, святого отца это совсем не печалило, либо он умело скрывал свои чувства. Во всяком случае, с Ливией и Венанцием он говорил, как умудренный опытом старец говорит с чересчур увлекшимися детьми, пытающимися оспаривать очевидные истины. Феликс держался терпеливо и чуть насмешливо, тогда как Венанций, напротив, часто горячился, несколько раз даже сорвавшись на крик.

После той ночи, когда Петрей внезапно разговорился, Фульцинию стало казаться, что Ливия избегает его. Нет, она не скрывалась специально — да и как можно скрыться, когда путешествуешь вместе! — но все попытки поговорить с ней заканчивались тем, что они перебрасывались несколькими ничего не значащими словами, после чего оба умолкали, не зная, что сказать еще. Тот миг близости, возникшей между ними в походной палатке и так некстати прерванной появлением Венанция, больше не возвращался, так что уже начинал казаться сном и никогда не бывшей действительностью. С Венанцием разговоры тоже не клеились, хотя он держал себя по-прежнему дружелюбно, Фульциний помимо воли чувствовал к нему сильное предубеждение. Он никогда не признался бы в этом даже самому себе, но мысленно сравнивая себя с ним, понимал, что не выдерживает никакого сравнения с блестящим патрицием. Иногда он думал, что Феликс специально свел вместе Ливию и Венанция, чтобы она и думать забыла о «простом солдате».

Петрей больше не откровенничал с ним, вернувшись к своей всегдашней замкнутости. Оставался еще Сальвий, но то ли на него действовало непривычное общество патрициев, то ли суровый взгляд Петрея, то ли еще что, а только он изменил обычной веселости, полностью отдавшись хозяйственным делам.

Лишенный возможности нормально поговорить, Фульциний находил слабое утешение в размышлениях о цели их путешествия и о загадочном поручении Красса. Разумеется, никто не счел нужным сообщить ему хоть какие-то детали. Он знал, что они едут в Лугдун к королю бургундов, Гундиоху, кажется. Ну и по пути собираются посетить Арелат. Но зачем, почему — об этом оставалось только гадать. Гундиох вроде бы был отцом того самого Гундобада, голову которого совсем недавно римляне насадили на пилум. Фульцинию было совершенно неясно, для чего Красс отправляет посольство к этому варвару. Понятно ведь, что Гундиох не простит римлянам гибели сына, и войны с ним не избежать. Тогда к чему такие церемонии? К тому же… А ну как Гундиох решит тут же, не сходя с места, выместить свой гнев на послах? Конечно, особа посла священна, но варвары — на то и варвары, чтобы не признавать законы цивилизованных народов. Не лучше ли сразу, без разговоров, сойтись с ними в открытом бою? Все равно легионы идут в Галлию…

Фульциний тяжело вздохнул. Он вдруг подумал, что пропустил обе последние битвы. Да и до того… Как давно уже он не стоял в строю легиона, где все так просто и ясно! Когда рядом с тобой — верные долгу соратники, а враг — вот он, катится прямо на тебя, и ты знаешь, что друзья не подведут, знаешь, что должен лишь выполнять команды центуриона, и тогда враги разобьются о несокрушимые римские когорты. Как давно это было! Теперь у него какая-то своя война. Чем это кончится? Охваченный внезапным порывом, Марк оглянулся. Шагах в трех от него ехал Петрей, слегка покачиваясь на своей серой лошади. Лицо старого центуриона было лицом бронзовой статуи.

«Ты станешь таким же, как он, — подумал Марк. — Не так же ли начинал Петрей? Да, теперь он облечен доверием Красса, он исполняет его особые поручения. Так же, как ты при Публии. И лет через десять ты займешь его место, будешь смотреть на мир как сквозь бойницы крепостной стены, а простые солдаты, такие как Сальвий, будут шарахаться от тебя».

В этот момент Петрей поднял голову, слегка шевельнул губами и тронул поводья. Эта перемена была так неожиданна, что Фульциний едва не решил, будто центурион прочел его мысли. Но Петрей спокойно проехал мимо, догоняя увлекшихся спорщиков.

— Эй, девчонка! — сказал он. — Лошадку останови.

Остановились все.

— А что такое случилось? — спросил Феликс, придерживая коня.

Не отвечая, Петрей спешился и заставил Звездочку Ливии поднять переднюю ногу. Повозившись с подковой, он покачал головой.

— Лошадка, смотрю, хромает, а ты и не видишь. Так и есть, копыто треснуло. Далеко не уедем.

— Здесь в нескольких милях есть постоялый двор, — сказал Венанций. — Можно заехать, вроде бы они держат подменных лошадей.

— Правильно говоришь, патриций. Да и заночевать там можно, сколько уж нормальной еды не пробовали. Про постель и не говорю.

«Петрей и постель? — подумал Фульциний, тоже спешиваясь. — Расскажи кому другому». Он осмотрел копыто. Ну треснуло. Слегка.

— Лошадь поменять можно, но зачем останавливаться? — Феликсу идея явно не понравилась. — На постоялом дворе мы привлечем к себе внимание. И потом, вспомни того крестьянина. Он говорил, что в этих краях орудует шайка разбойников. А постоялый двор — такое место, где…

— Где всего безопаснее, — закончил Петрей. — Ты что скажешь, Фульциний? В дороге всякое бывает. А если вдруг что?

Фульциний на миг застыл, держа копыто на весу. Но почти тут же отпустил.

— Петрей прав, — сказал он. — Дальше нас ждет перевал. С такой трещиной Звездочка будет нас задерживать. Да и отдохнуть надо. Ливия совсем устала.

— Еще чего! Я…

— Пусть будет так, не стану спорить с опытными людьми, — сказал Феликс. — Давайте поедем на постоялый двор. Я, кстати, помню его. Это бывшая имперская почтовая станция. Проезжал несколько раз, но останавливаться не доводилась. Надеюсь, кухня там хорошая.

Петрей кивнул, и они двинулись дальше. Фульциний покосился на центуриона, но тот вновь превратился в статую.

«Тебе зачем-то нужно, чтоб мы остановились на этом постоялом дворе, — подумал он. — Давай остановимся. Но зачем? Пусть меня Орк заберет, если я хоть что-нибудь понимаю!»

Закат догорел. На землю спускались сумерки. Дорога спокойно бежала дальше между лавровых деревьев.