– С удовольствием. Чай люблю.

Пили вприкуску со сладковатыми корнями сараны.

Корней решил, что самое время перейти к делу:

– Омолой, Егоркан говорил, у вас собачья упряжка есть. Не могли бы вы ее мне уступить? До Чукотки хочу добраться. – Заметив в глазах Омолоя удивление, пояснил: – Не сейчас – зимой, когда тундра замерзнет.

– Зимой можно, летом никак – вода… Собакам зимой каждый день мясо надо. Где возьмешь?

– Добуду, с малых лет охочусь.

– Ладно. Три дня смотреть буду: хорошо кормишь – дам, плохо – заберу… Нарта старая, ремонт надо.

– Отремонтирую, это тоже умею.

– Твоя молодец! У тайги учился. Моих внуков интернат учит. Она нарты делать не учит, оленя смотреть не учит, рыбу ловить не учит. Как жить будут? Юкагиру школа – тундра. Хорошо, хоть летом у нас живут. Маломало учу.

Дверь приоткрылась. Вошедший подросток попросил разрешения взять из сундука нарядную летнюю кухлянку.

– Внук, – пояснил Омолой. – Праздник Длинных Дней скоро. Будем петь, гулять. Вместе пойдем. Понравится. Я загадки буду говорить.

– Это интересно. А мне загадаете?

Юкагир, сделав пару глубоких затяжек трубки, наконец кивнул:

– Слушай: неизвестный человек на голове что-то носит? Кто это и что носит?

– Думаю, охотник, носит шапку.

– Нет! Неизвестный человек – олень. Он носит рога. А вот легкая: у неизвестного человека шесть ног. Когда поест, умирает. Кто это?

– Не комар ли?

– Верно! Комар. Откуда знал?

– Считать умею, – улыбнулся Корней.

У Омолоя было восемь собак. Они то и дело кучковались вокруг вожака. Как будто совещались, часто оглядываясь через плечо. Передовик выделялся мощной, хорошо развитой грудью, густой серой шерстью, мускулистыми лапами и пушистым, как у лисы, хвостом. Проницательный и холодный взгляд говорил о независимом характере.

Омолой подвел его к Корнею и, теребя загривок, что-то прошептал. Пес, обнюхивая незнакомца, обошел его. После чего сел рядом, время от времени заглядывая в лицо. Остальные, повторив все в точности, расположились поодаль, виляя хвостами.

Борой не случайно был вожаком. Он превосходил других не только физическими данными, но и сообразительностью. Когда Корней сказал ему «Будем знакомы, дай лапу» и протянул руку, тот сразу подал.

– Кто же левую подает? Надо правую.

Борой тут же переменил лапу.

Омолой надел собакам шлейки и пристегнул одну пару за другой к общему ремню – потягу, идущему от нарты посреди всего цуга. Благодаря тому, что лямки шлейки широкие, нагрузка на грудь и спину собак распределяется равномерно. Когда все были запряжены, велел скитнику:

– Проедь по кругу.

Усевшись на нарту, Корней привычно скомандовал «Га!», но лайки не реагировали.

– Э-э-э! – Омолой хлопнул себя руками по бокам, – забыл сказать, мои понимают другое: Подь! – поехали. Бо! – стоять.

– А поворачивать как?

– Налево – норах-норах! Направо – тах-тах! Громко не кричи – духи рассердятся, дороги не будет.

Услышав из уст Корнея команду «подь», собаки тут же рванули вперед.

Сделав круг, довольный скитник подогнал упряжку к юкагиру.

– Еще много езди, собак смотри. Это не олени, их понимать надо. Я в чум пойду, устал.

Хотя Корнею прежде управлять собачьей упряжкой не доводилось, опыт езды на оленьих помог довольно быстро освоиться. Юкагирские нарты мало чем отличались от эвенкийских. Тормозом тоже служит остол.

Юкагирский праздник Длинных Дней проходил на большой поляне. Погода не подвела. Тихо. Редкие перистые облака замерли на небосводе. То и дело подъезжали гости из соседних стойбищ. Народу собралось так много, что местные собаки, запутавшись, где свои, где чужие, не знали на кого и лаять.

Женщины в одеждах, отороченных полосками разноцветного меха, украшенных бисером и разноцветными бусинами. На головах металлические подвески, на груди богатые монисто, на поясе серебряные бляшки. Мужчины в парках, подпоясанных красиво расшитыми кожаными ремнями с ножнами. На ногах торбаса с узорами из кусочков белого и коричневого камуса.

Перед тем как ступить на поляну, каждый исполнял обряд очищения – проходил под березовой аркой между двух костров. Начался праздник с кормления огня. Ветки для костра были составлены шатром: ни одна из них не должна лежать крест-накрест. Старейшина под низкие, мощные звуки бубна несколько раз просил, обращаясь к солнцу, мира и добра для жителей и гостей стойбища:

– Солнце-мать, худое в сторону отведи. Хорошее к нам повороти. – При этом бросал сыну солнца – костру небольшими щепотками сахар, чай, табак, кусочки мяса, рыбы.

– Зачем жалеет, мало дает? – удивлялся Корней.

– Много нельзя: малое в верхнем мире обращается в большое, а большое в малое, – пояснил Омолой.

Когда кормление закончилось, музыканты заиграли на инструментах, похожих на балалайку, и пищалках из перьев птиц. Люди, встав в тесный круг, запели песни, в которых слышалось что-то потустороннее, дикое.

Затем на середину поляны вышли девушка