Споры на эту тему идут давно. С одной стороны, зоологи (например, Фрэнк Бич) знали, что секс не потребность, как минимум с середины ХХ века. С другой стороны, модель сексуального ответа, которую до 2013 года использовала в своей работе Американская ассоциация психиатров, строилась на концепции секса как потребности. К тому же у вопроса есть и политическая подоплека: нуждаются ли люди в сексе?

Я думаю, очень важно прекратить дебаты и признать, что секс — это поощрительно-мотивационная система. Почему? Смотрите, что происходит, если мы считаем секс жизненной потребностью.

Если секс так же необходим человеку, как пища, значит, те 30 % женщин, которые редко испытывают спонтанное желание секса или не испытывают его никогда, они… Что мы скажем про человека, не испытывающего голода, даже если он не ел целую неделю или даже месяц? Этот человек явно болен! Если секс — это голод, а вы никогда не бываете голодны, значит, с вами что-то серьезно не так. А когда вы верите, что с вами что-то не так, в действие вступает стрессовый ответ [238]. А когда в действие вступает стрессовый ответ, интерес к сексу (у большинства людей) испаряется. Утверждая, что секс — это потребность, вы заявляете здоровой женщине с ответным влечением, что она больна. Повторите это достаточное количество раз, и в конце концов она вам поверит. А когда она вам поверит, это внезапно станет правдой. Тревога делает людей больными.

Итак, когда мы признаем, что секс — это поощрительно-мотивационная система и что ответное влечение вполне нормально и здорово, сексуальная жизнь каждого из нас станет намного лучше. Если у вас ответный стиль влечения и вы хотите сделать его более активным, вам не нужно менять себя, вам нужно изменить контекст.

Но патологизация ответного влечения как сниженного — не худшее последствие мифа о потребности в сексе. У секс-педагогов, более ста лет борющихся против этого мифа, имеются и более веские причины, связанные с социальной справедливостью. Концептуализация секса как потребности создает питательную среду для сексуальной привилегированности мужчин. Николас Кристоф и Шерил ВуДанн в книге Half the Sky («Половина неба») демонстрируют, каким образом предположение, будто мальчикам необходимо иметь возможность «сбросить сексуальное напряжение», поощряет сексуальное порабощение девочек из бедных слоев общества. Если вы думаете, что секс — такая же потребность, как голод или жажда, утолять которые необходимо для выживания, если вы думаете, что мужчины с их 75 % спонтанного влечения особенно нуждаются в сбросе накопившейся сексуальной энергии, значит, вы готовы оправдать любую стратегию мужчины, чтобы облегчить свое положение. Потому что если секс — это потребность такая же, как голод, значит, потенциальный партнер — это пища. Или животное, на которое нужно охотиться, чтобы употребить в пищу. А это не только некорректно, это неправильно.

И это важно. Полагая, что секс — это потребность наравне с голодом, мы начинаем наделять его привилегиями, которых он не заслуживает. Но если мы будем рассматривать секс как поощрительно-мотивационную систему (коей он и является), не изменятся ли вслед за этим культурные установки? Не станет ли культура менее толерантна к страданиям девочек, если выяснится, что они переносят эти страдания не для того, чтобы насытить голод мальчиков, а лишь для того, чтобы удовлетворить их интерес? Может быть, и нет, я не знаю. Но я точно знаю, что сексуальная привилегированность мужчин — первостепенная причина их сексуальной агрессии по отношению к женщинам [82]. Если вы считаете, что эрекция означает «насущную жизненную необходимость», то миф о потребности в сексе, подкрепленный сложившимися культурными установками, запрещающими женщинам такую же сексуальную раскованность, как мужчинам, становится токсичным.

Да, все говорили вам, что секс — это потребность. И даже новейшие сексологические исследования иногда крепко держатся за идею спонтанного влечения как потребности [35]. И словно чтобы запутать ситуацию еще сильнее, даже сексологи, знающие, что к чему, иногда говорят «сексуальная потребность», точно так же как атеисты говорят «слава богу». Язык настолько пронизывает культуру, что даже люди с совершенно противоположным мировоззрением по-прежнему используют подобные выражения.

Но секс — это не потребность. Пожалуйста, расскажите об этом всем, кого знаете.

«Но, Эмили, иногда это действительно похоже на потребность!»

Кто-то из вас удивится: «Но почему же сексуальное влечение иногда действительно похоже на дискомфортное внутреннее состояние? Что делает его похожим на потребность?» Ответ таков: то же самое, что делает смешным фильм «День сурка». Герой Билла Мюррея просыпается каждое утро в одном и том же отеле под звуки одной и той же радиопередачи в своем будильнике, в один и тот же знакомый до зубовного скрежета день: 2 февраля, в День сурка. Он вынужден проживать этот день снова, и снова, и снова.

После того как он безуспешно пытается попросить о помощи своего продюсера, врача, психиатра, он наконец приходит к выводу, что может делать что угодно, потому что его действия не имеют никаких последствий. И начинается бесшабашное веселье. Потом он решает соблазнить своего продюсера (ее играет Энди Макдауэлл). День сурка за днем сурка он ухаживает за ней, флиртует, учит французские стихи, чтобы заманить ее в постель, и постепенно влюбляется в нее. День сурка за днем сурка заканчивается тем, что он получает пощечину. Снова. И снова. И снова. Он постоянно терпит неудачу на пути к цели, ставшей для него исключительно важной, и наконец в отчаянии опускает руки. И он кончает с собой. Снова. И снова. И снова. Он не может даже умереть. Кроме этого в фильме происходят и другие вещи, и не думаю, что испорчу кому-нибудь впечатление от просмотра, если скажу, что у него счастливый конец. Отличный фильм, и я рекомендую посмотреть его, но какое отношение он имеет к сексуальному влечению?

За попытками Билла Мюррея вырваться из дня Сурка, завоевать Энди Макдауэлл или покончить с собой стоит тот же механизм мозга, что делает сексуальное влечение похожим на потребность. Вот как он работает. Представьте, что в вашем эмоциональном мозге рядом с «кольцом всевластия» сидит, словно арбитр на поле, маленькая наблюдательница. У этой наблюдательницы две задачи:

1) — следить за тем, чтобы мир вел себя согласно ее ожиданиям (сформированным на основе предыдущего опыта взаимодействия с миром);

2) — руководить исследованиями, когда между миром и ее ожиданиями возникает несовпадение.

Когда мир отвечает ее ожиданиям, наблюдательница чувствует себя удовлетворенной. Все идет как положено, все на своих местах. Но иногда между миром и ожиданиями возникает несовпадение — двойственность, которую нужно прояснить, новое явление, которое необходимо исследовать, чтобы понять, укладывается ли оно в ожидаемый порядок вещей, или это нечто заманчивое, что хочется получить. Когда происходит подобное, наблюдательница переключается в командный режим. Целью ее жизни становится сокращение несоответствия. Весь ее мир состоит из следующих трех вещей:

1) — целевое состояние сокращения несоответствия, для чего нужно прояснить неопределенность, исследовать новое явление, дотянуться до заманчивого стимула или просто завершить задачу;