Вне всякого сомнения, Марк хотел как можно быстрее восстановить мир в Риме, чтобы он мог вернуться на северную границу, где ему предстояло проделать еще много работы, поэтому он проявил благоразумие и отнесся милосердно к сенаторам, которые поддерживали Кассия. Правда, сначала он счел необходимым посетить восточные провинции и навести порядок там. Как следствие, его популярность на востоке резко возросла, и даже известно, что народ пожелал принять философию стоиков.

Императрица Фаустина умерла весной 176 года н. э., спустя примерно полгода после подавления восстания. Ходили слухи, что она покончила с собой из-за своего пособничества Авидию Кассию. Однако Марк относился к ней с высоким почтением, а после смерти она была обожествлена. Фаустина являлась невероятно популярной личностью, несмотря на все сплетни о ее предполагаемых заговорах. Вскоре после ее смерти Коммод был назначен консулом и следом, в 177 году н. э., соправителем Марка. А после смерти своего отца Коммод, вопреки его приказам о милосердии, устроил травлю на потомков Кассия и сжег их заживо как предателей.

Виндобона, 17 марта 180 года н. э. Император подзывает своего стражника подойти ближе и сообщает ему шепотом: «Отправляйся навстречу восходящему солнцу, потому что я уже переживаю закат». Эти слова ему дались с большим трудом. В глазах офицера мелькнул испуг. Какое-то время он колебался, затем неловко кивнул и вернулся на свой пост у входа в императорские покои. Марк натянул простыню на голову и, кряхтя, повернулся на бок, как будто в последний раз собираясь заснуть. Смерть манила пальцем со всех сторон. Как же просто было бы впасть в забытье и навсегда освободиться от боли и страданий. Чума пожирает его немощное старческое тело изнутри. Он не ест уже несколько дней и окончательно ослаб от голода. Но вот солнце село, и вокруг воцарилась тишина. Его веки подрагивают, но боль не дает ему уснуть. Император мечется между забытьем и сознанием. Но не умирает.

Он думает о себе: «Твои веки отяжелели – пора закрыть глаза». Сладостное чувство забытья наплывает на него… Должно быть, я заснул или опять потерял сознание. Даже не знаю, открыты мои глаза или закрыты. Сплошная темнота. Скоро рассвет, и воробьи зачирикают свою утреннюю песнь. Пришла весна, и побежали ручьи талой воды. Они впадают в широкую реку, которая течет рядом с лагерем.

Солдаты изображают дух Дуная как античного бога реки. Он молча хочет нам сказать что-то важное, если только мы прислушаемся к нему: все изменятся, и не заметишь, как все исчезнет. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, сказал как-то Гераклит, потому что течение постоянно приносит новую воду. Сама природа – это стремительный поток, подобно Дунаю, который сметает все на своем пути. Стоит чему-то родиться в этой жизни, как великая река времени смывает все, чтобы родить что-то новое. Давно забытое прошлое осталось у истока реки, а внизу у устья меня ждет необъятная темнота будущего, сокрытая из виду.

Мне больше не понадобятся ни лекарства, ни врачи. Как хорошо, что кончилась вся эта суета. Настало время и меня смыть рекой времени. И жизнь, и смерть – это все изменения. Мы можем попытаться отсрочить неминуемое, но избежать его мы не можем. Это занятие для глупца с выпивкой, закуской и магическими заклинаниями. Пытаться повернуть течение реки вспять и задержать приход смерти[196].

Сейчас, с высоты прожитых лет, я, как никогда, понимаю, что жизнь большинства людей – это трагедия, устроенная ими собственноручно. Люди то раздуваются от городости, то теряют голову от горя. Все их заботы мелки, зыбки и преходящи. Нам не на что опереться в этой жизни. В гуще стремительного потока нам не за что зацепиться, не на что возложить свои надежды.

С таким же успехом можно отдать свое сердце воробышку, гнездящемуся на речном берегу – вот что я постоянно твердил. Не успеете вы очароваться им, как он упорхнет и исчезнет из виду. Мое сердце тоже когда-то было отдано моим собственным воробушкам. Моим прелестным цыпочкам: тринадцати мальчикам и девочкам, которых подарила мне Фаустина. Из них в живых остались только Коммод и четыре девочки. Вон они стоят с печальными лицами и оплакивают меня. Остальные безвременно ушли из этой жизни, давным-давно. Сначала я страшно горевал, но стоики научили меня любить своих детей и терпеливо переносить боль, когда Природа потребует их назад. Когда я оплакивал своих маленьких близнецов, Аполлоний терпеливо утешал меня и помог мне постепенно вернуть самообладание. Скорбь естественна – даже некоторые животные горюют, когда теряют своих малышей. Но некоторые в своем горе переходят все мыслимые границы и позволяют печальным мыслям и страстям полностью завладеть ими. Мудрый же человек принимает свою боль и терпит ее, но не пытается ее усугубить.

Природа также потребовала назад моего любимого сына Марка Анния Вера, вскоре после этого умер мой брат Луций. Я дал ему имя, которое носил сам, когда был ребенком, и оно передавалось из поколения в поколение в моей семье. Мой маленький Марк истек кровью на операционном столе и умер во время удаления опухоли под ухом. Я горевал всего пять дней, а потом мне нужно было ехать на войну в Паннонию. Позднее благородный Аполлоний напомнил мне высказывание Эпиктета: «Безумен тот, кто ищет смокву зимой». Это все равно что страдать о своем чаде, когда Природа, давшая нам его во временное пользование, требует обратно. Я их очень любил, но вместе с тем научился смиряться с тем, что они смертны. Все поколения людей – это листья, устлавшие землю[197]. И мои дети были такими же листочками. Их принесла мне весна и унесла зимняя вьюга; на смену им пришли другие. Я хотел их оставить при себе навсегда, но я всегда знал, что они смертны. Ведь сердце, восклицающее: «Боже, храни моих детей!» – все равно что глаза, желающие видеть только приятные вещи и отказывающиеся принять, что все в этом мире изменяется, хотим мы этого или нет.

Мудрый человек видит жизнь и смерть как две стороны одной медали. Когда Ксенофонт, один из самых благородных учеников Сократа, узнал, что его сын погиб в битве, он сказал: «Я знал, что мой сын смертен». Он твердо усвоил принцип, что все, что рождается, непременно должно умереть. Подтверждение этого принципа я видел с детства, когда потерял своего отца Анния Вера. Я почти не знал его – знал только, что он был добрым и кротким человеком. Моя мать Луцилла похоронила его, и в положенный срок мне пришлось хоронить ее. Мой приемный отец император Антонин похоронил свою императрицу, а затем пришел черед мне и Луцию, его сыновьям, поместить Антонина в гробницу и оплакивать его кончину. Далее неожиданно умер мой брат император Луций, и я похоронил его тоже. И наконец, я предал земле мою любимую императрицу Фаустину. Скоро я воссоединюсь с ней, когда Коммод поместит мои останки в великолепный мавзолей Адриана на берегу Тибра. Друзья в Риме будут читать хвалебные речи и напоминать людям, что Марк Аврелий не умер, а просто вернулся в Природу. Этим вечером зайдет солнце и заберет меня с собой, а завтра взойдет новое, и кто-то займет мое место. Вот ты и пришла, Смерть, моя старинная подруга, ведь я и правда могу назвать тебя подругой. Ты не раз захаживала ко мне в гости, в своем воображении я уже привык к твоему приходу. Сколько раз ты оказывалась рядом, когда я предавался размышлениям об императорах, которые правили задолго до меня? Все изменилось, но в сущности все осталось прежним: неизвестные люди женятся, воспитывают детей, заболевают и умирают. Кто-то воюет, кто-то пирует, другие возделывают землю, а третьи торгуют. Кто-то пускает в ход лесть, кто-то ее ищет, подозревает своих товарищей в заговоре или сам плетет интриги. Последних среди нас бессчетное количество. Они молятся о смерти других людей, жалуются на свою долю, влюбляются, сколачивают состояние или мечтают о высоком положении или даже царской короне. Сколько же людей, чьих имен мы не знаем, чьи жизни прошли незамеченными и сейчас забыты, словно они вообще не рождались на свет? А теперь обратимся к великим, есть ли между ними и теми людьми какая-то разница? Смерть одинаково стучится в царский дворец и в хижину нищего. Где теперь Август, основатель империи, его семья, предки, священники, советники и все его окружение? Нет их и в помине. Александр Македонский и его погонщик осла, они оба превратились в пыль, став равными перед лицом смерти.