Мы написали Тео, чтобы он знал, что мы живы и здоровы, а затем поехали обратно в Лас-Вегас. Я положил правую руку ей на бедро, а она запустила левую в мои волосы. Мы разговаривали и смеялись, как обычно, но между нами была густая, теплая тишина, которую не нужно было заполнять вообще ничем.

Едва мы закрыли входную дверь моей квартиры, как она снова оказалась в моих объятиях, и я прижал ее к стене, целуя и разрывая руками ее одежду. От нее все еще пахло дождем и горячим кофе, который мы пили на привале. Я хотел смыть с себя дорогу. С нас. Теперь мы были собой, и это питало мою похоть почти так же сильно, как тело Кейси.

Каким-то образом мы добрались до ванной и приняли душ, едва успев вымыться, так как не могли перестать прикасаться друг к другу. Мы целовались между взмахами намыленной мочалки. Я попытался прижать ее к стене, но она выскользнула из моих рук и упала на колени.

Мои лопатки ударились о плитку. Я тупо смотрел в пропотевший потолок, пока ее сочный рот разгадывал то, что осталось от моего рассудка. Выйдя из душа, я высушил ее кожу, как и в палатке, затем положил ее на туалетный столик, чтобы раздвинуть ее бедра и прижаться к ней ртом. Я спускался вниз, пока она не стала стряхивать вещи с раковины, ее крики заставляли дребезжать аптечку. Я хотел идти глубже и сильнее, чтобы она кричала громче. Я нуждался в ней, чтобы она заполнила мой рот и уши, хотел столько, сколько она могла дать мне. Столько мгновений, сколько я могу успеть ухватить, прежде чем они выскользнут из моих пальцев. Прежде чем я выскользну из ее пальцев.

Проголодавшись, мы заказали еду в японском ресторане и сумели остаться одетыми достаточно долго, чтобы съесть ее.

– А теперь иди спать, – сказала она.

Я откинулся на подушки, и она забралась на меня сверху. Она вцепилась в раму кровати над моей головой, ее волосы падали на меня, как бледный дождь, ее грудь колыхалась, когда она оседлала меня, тяжело опускаясь, когда я поднялся ей навстречу. И в тот раз, без сомнения, мы кончили вместе.

Я проснулась в его объятиях. Моя голова покоилась на его плече, рука лежала на его груди. Я пошевелилась и посмотрела вверх, чтобы увидеть, что он уже проснулся. Он почти не спал, мой Джона, но никогда не казался усталым.

Даже прошлой ночью, когда мы занимались любовью, у него перехватило дыхание, но он быстро пришел в себя.

«Мой Джона, – думала я, – теперь он мой, а я его».

Я провела пальцем по его шраму. В утреннем свете, он казался совсем голым, открытым. Теперь я могла рассмотреть его в первый раз. Шрам тянулся по всей длине груди, чуть выше слабых линий пресса, которые были более заметны до того, как он заболел. Я видела его фотографию в Южной Америке, без рубашки. Возможно, в том же самом месте, где он подхватил вирус. Тогда его мускулы были более рельефными, но и сейчас они все еще прорисовывались.

«Потому что он сильный», – яростно подумала я.

Джона взял мою руку, коснувшуюся его шрама.

– Не слишком красиво, правда?

– Все не так плохо, – тихо сказала я.

– А вот это прекрасно, – сказал он, поворачивая мою руку, чтобы осмотреть татуировку, которая начиналась на запястье и поднималась вверх по внутренней стороне руки, почти до локтя. Простой черный рисунок: гитара, состоящая из рифов и музыкальных нот, – покажи мне остальные. Представь их мне.

Я села, чтобы показать ему цветущую розу на моем правом плече, обвитую колючими лозами и бутонами, которые спускались по моей руке.

– Я сделала это в Сиэтле. Сахарный череп я сделала в Портленде, а эти маленькие звезды, – я показала ему крошечные черные звездочки на среднем пальце правой руки, – в Сан-Диего. Мой второй открытый акт неповиновения отцу. Первый – игра на электрогитаре. Вторым была эта татуировка, которую невозможно было скрыть, особенно при игре на электрогитаре.

Джона слегка рассмеялся, когда я снова прижалась к нему.

– Сколько сейчас времени? – спросила я.

– Почти семь, – он нежно поцеловал меня в висок, – мне нужно кое-что сделать. А потом сегодня воскресный ужин у моих родителей.

– Ах да. Я помню первое воскресенье, когда Тео меня явно не звал на семейный обед.

Джона издал звук, похожий на смех.

– Ну, теперь я приглашаю тебя. Ты можешь приехать?

Я приподнялась на локте. Он был так красив, его темные волосы выделялись на фоне белой наволочки.

– Ты хочешь, чтобы я познакомилась с твоими родителями?

Он кивнул и покрутил в пальцах прядь моих волос.

– Я хочу, чтобы они познакомились с тобой. Более того, я не хочу разлучаться с тобой дольше, чем это необходимо.

– Ты специально сейчас заводишь разговор в постели, да?

– Я практиковался, не заметно?

– Очень ловко.

Он заглушил мой смех поцелуями. Боже, с самого утра он был таким вкусным. Настолько чистым. Я оторвалась от него с легким вздохом и положила подбородок ему на грудь.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с твоими родителями. Вообще, я беру свои слова назад, я чертовски нервничаю из-за встречи с твоими родителями, но я не могу пойти сегодня вечером. Мне пришлось взять еще одну смену в «Цезаре», чтобы закрыть выходные. С часу до девяти я буду разносить напитки в тоге.

– В следующее воскресенье?

– В следующее воскресенье – хорошо, – сказала я, – у меня будет неделя, чтобы подготовиться. И неделя, чтобы Тео мог привыкнуть к этой идее. Все еще не уверена, что я ему нравлюсь. Совсем.

На лице Джоны появилась забавная улыбка.

– Я думаю, ты ему очень нравишься.

– Он не очень хорошо это показывает. А бедняжка Холли – как он только мог бросить ее посреди леса?

– Да, это было дерьмово, – сказал Джона, – что, если бы Снежный человек схватил бы ее и сделал своей подружкой?

– Ох, разве ты не забавный? – я наклонилась, чтобы поцеловать его снова, просто потому, что могла. Поцелуй углубился и начал превращаться во что-то большее, а потом на ночном столике зазвонил будильник Джоны.

– Твои лекарства, – сказала я, целуя его в губы.

– Да, мои лекарства.

Я накинула длинную рубашку, он надел пижамные штаны и белую майку. Мы вместе пошли на кухню, и он познакомил меня со своим режимом.

Он быстро объяснил, как приготовить протеиновый коктейль.

Он начал глотать одну таблетку за другой, пока я смешивала порошки и добавки. Вскоре ему пришлось ухватиться за стойку и дышать через волну тошноты.

– Не знаю, что хуже, – сказал он, опустив голову, – когда оно приходит или когда я знаю, что оно придет.

Я налила ему стакан воды и потерла спину.

«Это реально. Вот что значит быть с ним».