Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А когда вы занимаетесь сексом… – лицо Тео покраснело, и он отвернулся. Его взгляд был направлен куда угодно, только не на меня, – вы должны быть спокойны. Полегче с сексом.
– Ладно, это вроде как относится к категории «не твое дело».
– Нет, если на карту поставлена его чертова жизнь, – выплюнул Тео, – все, что он делает, – это мое дело.
– Я думаю, он справится со своими делами в спальне, босс, – сказала я, пытаясь разрядить обстановку между нами, – он понимает, на что идет.
Лицо Тео покраснело еще сильнее.
– Может, да, а может, и нет, – сказал он, – как я уже сказал, он упрямый ублюдок.
«А ты воплощение изящества и такта, Теодор».
Но я удержала свой сарказм при себе.
– Мне кажется, он очень старается быть осторожным, – сказала я, – и я тоже буду. Я сделаю это, Тео, обещаю.
Он кивнул, но его жесткий взгляд был неумолим. Я застыла перед ним, позволяя ему рассматривать меня. Несмотря на его грубые манеры, мне нравился Тео. Он был семьей Джоны, и я хотела, чтобы он тоже любил меня, особенно теперь, когда Джона и я были вместе.
– Я обещаю, – повторила я.
Он снова засунул руки в карманы.
– Хорошо.
– Тебя еще что-нибудь беспокоит?
– Я хочу знать, каковы твои намерения.
Я моргнула.
– Мои намерения? Сделать из него счастливого человека.
Я рассмеялась и хотела было его подтолкнуть, но он отступил в сторону.
– Ты собираешься просто уйти.
Я замерла, смех застрял у меня в горле.
– Нет, – тихо ответила я, – я бы никогда не смогла…
– Это чертовски важно, – сказал Тео, – это вся его оставшаяся жизнь. Ты это понимаешь? Вся оставшаяся жизнь. Если ты причинишь ему боль…
Я оперлась бедром о спинку дивана, чтобы не упасть.
– Причинять ему боль – это последнее, чего я хочу.
Мы смотрели в пространство моей маленькой гостиной. Постепенно стальной блеск в глазах Тео смягчился. Он вытянул руки, ища, чем бы их занять, в итоге скрестил на груди.
– Окей. А что будет, когда станет хуже? Что ты собираешься делать?
– Я не думаю, что будет хуже, – сказала я и почувствовала, как вспыхнул мой собственный гнев, – как же надежда? А как насчет того, чтобы не быть таким чертовски уверенным, что у него нет шансов?
– У него действительно есть шанс. Действительно есть…
Руки Тео упали по бокам, а плечи поникли. Его лицо, казалось, разделилось на две части, и теперь нижняя выражала глубокую боль. Я вспомнила, как Джона рассказывал, что Тео был рядом с ним каждую минуту его болезни. Он был там, когда Одри ушла. Он сидел рядом с Джоной, когда были зачитаны результаты последней биопсии. У него были первые места во время всех ужасных ситуаций в жизни Джоны. Я была бы слепа, если бы не поняла, что это и заставило его взять на себя ответственность за брата единственным известным ему способом.
– Ты хороший брат, – мягко сказал я, – тебе не нужны эти слова от меня, но я скажу. Хороший, – я придвинулась к нему поближе и положила руку ему на плечо. Оно пренебрежительно поднялось и опустилось, но он не уклонился от моего прикосновения.
Я колебалась.
– Как поживаешь?
Он скорчил гримасу.
– Что?
– Я думаю… может быть, тебя не часто об этом спрашивают. Особенно в последнее время. Поэтому я и спрашиваю. Как твои дела?
Он смотрел на меня сверху вниз, нахмурив густые брови, как будто я говорила на иностранном языке. Под моей рукой его кожа покрылась гусиной кожей, тонкие волоски на предплечье поднялись. Мы оба заметили это одновременно, и теперь он отпрянул.
– Я в порядке, – сказал он, направляясь к двери, – нам нужно волноваться о нем, – дверь захлопнулась за его спиной.
– Ладно, – сказала я в пустоту, – хороший разговор.
На следующий день, в понедельник, я приехала в горячий цех ровно в полдень, держа в руках два пакета от Skinny FATS: куриные салаты с рукколой и каперсами для себя и Джоны, салат с курицей в панировке для Тани. Мне пришлось жонглировать сумкой и подносом с тремя коктейлями, когда я открыла раздвижную дверь горячего цеха. Она скрипела и протестовала, и только каким-то чудом мне удалось ничего не пролить.
Таня и Джона работали на противоположных концах паяльной трубы. Глаза Джоны были сосредоточенно прищурены, когда он перекатил стекло и придал ему форму.
– Воздух, – сказал он.
Таня дунула в трубку. Стекло разбухло.
– Вот здесь, – сказал Джона, не отрывая глаз от изделия, – идеально.
Когда им можно было спокойно прерваться, я подошла.
– Эй, кто-нибудь голоден?
Таня заключила меня в объятия, пахнущие потом и горелой бумагой.
– Ты балуешь нас своими обеденными визитами. Не то чтобы я жалуюсь…
Я обняла ее в ответ, думая: теперь у меня здесь пятеро друзей. Я никогда не оставалась в одном месте достаточно долго, чтобы завести так много.
Я посмотрела через плечо Тани на Джону. Он улыбнулся сам себе, как будто был удовлетворен, и повесил трубку на стену. Он присоединился к нам и поздоровался.
– Skinny FATS, – сказала Таня, роясь в сумках, – мне нравится это заведение, – она вскинула голову, – подожди, что только что произошло?
– Ничего, – ответил Джона, снова целуя меня.
– Это только что случилось снова, – она перевела взгляд с него на меня и обратно.
– Когда это случилось?
Я рассмеялась.
– На выходных.
– Дважды в воскресенье, – добавил Джона.
– О боже мой! – я закатила глаза, глядя на него.
– Боже мой! – Таня снова обняла меня, а потом притянула к себе Джону, – я так рада за вас, ребята. Это потрясающе.
– Нет, это всего лишь обед, – сказал Джона, роясь в сумке и доставая апельсиновый коктейль. Он поднял бровь, глядя на меня, – у них что, кончился эль?
Зазвонил сотовый. Он выудил его из заднего кармана и посмотрел на номер.
– Это Эме, – сказал он, – хей, это Джона… – он вышел из горячего цеха, где постоянно шипели горящие печи и работал кондиционер, чтобы ответить на звонок.
– Кто такая Эме? – спросила я Таню, когда мы расставляли обед на складном столе, подальше от огня и подносов с жидким стеклом.
– Эме Такамура, – сказала Таня, откусывая кусочек салата, – она куратор галереи в Wynn, где будет выставлена инсталляция Джоны.
Я выпучила глаза.