ее сердце, и в минуту опасности она побежала в церковь, считая ее надежным убежищем.

Взяв несколько свечей, Джейн зажгла их и расставила на алтаре, чтобы не оказаться в кромешной темноте.

– Все началось с тебя, – буркнула она, глянув на Эдварда. – Почему же тобой и не закончилось?

Может, все дело в ритуале, который провела его дочь? Она похоронила его в церкви, где рисунок так похож на ловца снов, а вместо отца в саркофаг легло тело волка.

А ведь где-то в церкви должны храниться записи о том самом событии. Какие-нибудь старые архивы, летописи. Может, спросить у священника?

Но не в таком виде, конечно. Джейн подтянула выше сползающее покрывало и перевязала узел за шеей.

Она, помнится, собиралась исповедоваться, в надежде, что отпущение грехов избавит ее от темной стороны души, вот тогда-то и можно попытаться выведать побольше о родоначальнике вервольфов.

Она ведь была волком? Или все это очередной сон?

Джейн подошла к фреске ближе, погладила морду страдающему зверю. Она собралась уходить, но решила, что лучше отсидеться здесь, пока мужики с факелами ищут ее возле леса. Осмотрелась и заметила, что алтарь с обратной стороны разделен на полки, в которых пылятся толстые стопки тетрадей. Не особенно рассчитывая на удачу, она вынула одну и, положив на дубовую столешницу, открыла. Конечно, летописные записи хранятся где-то не здесь, а в особом месте, с подходящей влажностью и температурой. А в тетради обнаружились обычные пометки о венчаниях, крестинах и поминальных службах. Последней записью как раз шли похороны Марты, убийцу которой так и не нашли.

Однако Джейн не могла заставить себя закрыть тетрадь и все смотрела на строчки, написанные до боли знакомым почерком: резким и чуть угловатым. Она знала его так хорошо, ведь все письма, написанные им, перечитывала не меньше дюжины раз.

О, фальшивый Максимилиан Олдброк, чье имя неизменно было выведено внизу письма, был настоящим знатоком женской души и умело сыграл на одиночестве Джейн и на ее желании почувствовать себя любимой, нужной. Неудивительно, ведь преподобный выслушал столько исповедей. Для него все тайные устремления женщины все равно что раскрытая книга. А почему он отправил фотографию Ральфа? Не потому ли, что ему довелось выслушать множество признаний о постыдных желаниях, которые будил в почтенных дамах Вуденкерса красивый молодой инспектор?

Джейн услышала легкие шаги и, захлопнув тетрадь, быстро положила ее на место. Из боковых дверей появился преподобный Габриэль – высокий, красивый, с одухотворенным лицом и с совершенно невозмутимым видом, как будто в появлении Джейн, закутанной в церковное покрывало, нет ничего удивительного.

– Мисс Уокер, – произнес он глубоким голосом.

– Преподобный, – ответила она, теряясь в сомнениях, как вести себя дальше.

Он медленно подошел ближе, и Джейн отпрянула по другую сторону алтаря.

– Вы пришли на исповедь?

Она не сдержала смешка, вырвавшегося из груди, и прямо спросила:

– А вы, преподобный, ни в чем не желаете признаться?

Он остановился, оперся ладонями на алтарь, и желтоватые изогнутые когти, вытянувшиеся из длинных пальцев, впились в деревянную поверхность.

– Чего вы еще не знаете, Джейн?

– Зачем? – спросила она, держась подальше от преподобного.

Он лениво поцарапал стол, оставив глубокие белые полосы, и посмотрел на Джейн с отвращением.

– Зачем? – повторил он. – Я тоже задавался этим вопросом. Зачем Господь превратил меня в чудовище? Я укорял его и молил об избавлении, но потом понял – он вручил мне оружие, чтобы я истребил проклятый род. Кто, как не слуга Господа, должен искоренить вас, выполоть, словно сорную траву. Я – копье господне, и рука его меня направляет.

Преподобный Габриэль умолк, опустил глаза, и по его щеке потекла слеза. Джейн завороженно наблюдала за каплей, которая скатилась по гладко выбритой коже священника и упала на алтарь.

– Так вы, значит, тоже Олдброк? – робко предположила она. – Какой-нибудь бастард?

Преподобный посмотрел на нее с возмущением, и его глаза полыхнули желтым.

– Убивший чудовище сам превращается в чудовище, – мрачно произнес он. – Твоя мать была доброй прихожанкой и, узнав ужасную тайну жениха, сразу прибежала в церковь. Конечно, я ей сперва не поверил. Решил, что у нее слишком богатое воображение. Мэйв была чудесной женщиной, такой живой, искренней, пылкой… Она выманила Максимилиана Олдброка в холмы за поместьем – оставила ему записку. А сама в это время уже ехала в Ирландию.

– Она хотела, чтобы вы его убили? – ужаснулась Джейн.

– Нет, конечно, нет, – успокоил ее священник. – Она хотела, чтобы я поговорил с ним, попытался найти подход к его страдающей душе. Но Максимилиан, узнав, что возлюбленная предала его и сбежала, пришел в ярость. Вы видели когда-нибудь вервольфа в ярости?

Джейн быстро покачала головой, и преподобный усмехнулся. Длинные клыки вытянулись из-под его верхней губы, а челюсти слегка выдвинулись вперед. Он сделал шаг вдоль алтаря, и Джейн отодвинулась тоже. Смешно надеяться, что вервольфа остановит стол. Джейн в отчаянии кусала губы, и изо всех сил взывала к своей волчьей половине, однако та молчала, будто решив, что с нее на сегодня хватит. Преподобный убьет ее и спрячет тело, и ее никто никогда не найдет. Даже Ральф… Мысли об инспекторе Рейнфорде словно вдохнули в Джейн силы. Она не сдастся. Она будет тянуть время, искать слабые места и оружие, которым можно было бы победить монстра. Сюда бы копье, которым так нелепо размахивал мэр…

– Значит, это вы убили моего отца? – спросила она, уже зная ответ, а сама незаметно осмотрела церковный зал. Вот тот высокий подсвечник выглядит тяжелым. Если хорошенько им приложить…

– Максимилиан начал обращаться, и я понял, что все – каждое слово Мэйв – было правдой. Мы сцепились, словно два пса, и я рвал его тело зубами, а он полосовал меня когтями. Ночь словно наполнилась красками и запахами, и луна над нами была красной, как спелое яблоко, – он прикрыл глаза, будто наслаждаясь воспоминанием. – А потом я вонзил ему в горло крест. Я бил его снова и снова, и грыз его, как животное, и кровь толчками выходила из чудовища, обагряя землю.

– Крест? – шепотом повторила Джейн.

Преподобный указал на висящий на его груди тонкий серебряный крест с длинной перекладиной.

– Когда все кончилось, я был в ужасе, – горько признался он. – Мои руки обагрились кровью, мои губы и рот были в крови, и я сам стал чудовищем. Я изменился. Я не был больше человеком, но и волком не стал.

– Вот как? – Джейн незаметно шагнула поближе к подсвечнику.

– Мое тело принимает уродливый облик. Мне больно каждый раз – так, будто все кости ломают одновременно. Хотя я ведь сделал