стала бы его компаньонкой-горничной-кухаркой-собачьей нянькой. И дело было на мази, и они готовились со дня на день посвятить в свои планы сестру Салим и Хозяина и вручить им заявление, как вдруг ей позвонила сестра Карла Б и сказала, что мистер Годрик выглядит как-то странно, и она рванула наверх и обнаружила его мертвым, а его маленький дорожный чемодан упакован, а йоркширский терьер Рик пытается оживить его тявканьем и яростно роется в простынях. Она выпалила все это на одном длинном дыхании и рухнула бок о бок с мертвым мужчиной.

– Он умер, Лиззи, – глухо пробормотала она.

Рик сидел на подушке на подоконнике, навострив свои маленькие мохнатые ушки.

– Я понимаю, – сказала я. Ну конечно, я все понимала. Честно говоря, я переживала за Рика, но считала, что об этом лучше помолчать.

– И сейчас я должна его обмыть, – проговорила она.

Штука в том, что Матроне нравилось обмывать умерших. Это все знали. Не то чтобы в этом было что-то нездоровое (откровенно), но Матрона считала это одним из важных жизненных ритуалов, данью уважения и одной из тех традиций, которым люди придавали встарь большое значение. Персонал называл ее за спиной «миссис Гэмп»[52]. Сначала я думала, что это из-за зонтика, который она вечно таскала с собой, даже в сухую погоду, но потом узнала, что это из-за ее страсти к обмыванию покойников, как у отвратительной сиделки из романа «Мартин Чезлвит». Однако какой бы данью уважения и привилегией ни было обмывание покойника при нормальных обстоятельствах, в данном конкретном случае Матрона была слишком огорчена и едва ли могла сохранять самообладание. Она все равно принялась за дело, но плохо владела собой. Лучше я не буду вдаваться в детали, скажу только, что рот у мистера Годрика никак не закрывался, Матрону это очень злило, она бранила его и в конце концов подхватила челюсть повязкой вокруг головы и завязала большой узел под подбородком.

– Мы были вот так близки, он и я, – сказала она, соединяя два пальца.

Матрона продолжала нести вздор про то, какая это все подстава, про ее надежды на достойную старость – про их разговоры насчет круиза вокруг Малой Азии.

Это оказалось не так ужасно, как я представляла, – само обмывание – скорее подготовка, чем подлинная церемония прощания. Но все равно на меня это действовало гнетуще, и я воображала, что тут могла быть моя бабушка, мама или я сама могла вот так лежать намазанная кремом, а вокруг суетилась бы маленькая пухлая Матрона, звякая инструментами, чертыхаясь и вставляя ватные тампоны мне в физиологические отверстия.

Наконец она швырнула инструменты в лоток, велела мне прикрыть глаза и пробормотала молитву. В наступившей тишине мы услышали голос Брюса Форсайта – или это был Вэл Дуникан? – доносившийся из телевизора, который всегда включен на полную громкость из-за глухоты пациентов, и Матрона заторопилась, выпалила «аминь» и смылась, чтобы успеть захватить финал того, что показывали по телику. Оставшись наедине с мистером Годриком, я попыталась ощутить важность пребывания наедине с умершим человеком, без всяких глупостей, но желание посмотреть, что там по телевизору, пересилило и меня. Я подхватила Рика и тоже сбежала.

В тот же день, попозже, Матрона – в очень грустном настроении – рассказала нам о событии, изменившем ее жизнь. Это произошло в начале 1960-х, когда она выздоравливала от болезни, которая «причиняла невыносимые страдания», и ее родители – пожилые и немощные – взяли все деньги, что у них были, и купили ей телевизор. Один из первых телевизоров в их деревне (дело было так давно, что они, наверное, и слова-то «телевизор» тогда не знали). И подключили его, и установили антенну, чтобы Матрона могла смотреть телевизор, не вставая с кровати, хотя смотреть было особенно нечего, кроме новостей и дурацких мультиков. И вот однажды она совсем ненадолго ушла из дома на прием к врачу – потому что это было гораздо дешевле, чем вызывать врача на дом, – и, вернувшись, натягивала уже ночную рубашку, когда вдруг обнаружила, что телевизор украли.

Утрата телевизора сама по себе трагична, но трагедией всей ее жизни стало то, что грабители просто выбросили телевизор в речку. Они его украли не для себя – они просто не хотели, чтоб у нее был телевизор.

– Какой ужас, – сказали мы, и совершенно искренне.

Я подумала, что это очень хорошая история, заставляющая о многом задуматься, и гораздо значительнее ее обычных выдумок и фантазий.

Потом Матроне полегчало, и мы болтали в кухне.

– Что вы намерены делать сейчас, перед лицом необходимости оставить планы на компаньона-с-проживанием? – поинтересовалась я.

– О, я просматриваю журнал «Леди» и держу руку на пульсе, – сообщила она. – И если уж непременно хочешь знать, у меня планы на мистера Симмонса, – добавила она.

– НЕТ! – воскликнула я. – Только не это. У него чудовищная падчерица, вы никогда не получите наследства, вдобавок она превратит вашу жизнь в ад.

Я не хотела, чтобы Матрона путалась с мистером Симмонсом, пока я не обеспечила себе место в группе уровня «О». Я мучилась над «Скотным двором», а теперь Матрона вознамерилась сманить мистера Симмонса, мешая мне сманить его. Это не могло закончиться добром – ни то ни другое.

Матрона потерянно взглянула на меня.

– Простите, – попыталась оправдаться я. – Просто она мой завуч в школе, и она законченная сука.

Пришлось выразиться жестко, Матрону иначе не пронять.

– Но мне отчаянно нужна, Лиззи, работа, нужен дом. Это место катится в тартарары, Салим мне не доверяет, и что со мной будет? – простонала она. – Мне шестьдесят пять.

– Шестьдесят пять? – изумилась я. – Надо же, я думала, вам по меньшей мере семьдесят пять.

Это все из-за нового соломенного цвета волос, с ним она выглядела старухой.

– Я все же попытаю счастья с мистером Симмонсом, – сказала она. – У меня нет выхода, только он один остался.

Рано утром мы с мистером Симмонсом поехали на кладбище на его «ровере». Он этого очень хотел – день рождения его бывшей жены, – а остальным было лень составить ему компанию. А я подумала, что это неплохой способ сачкануть. Обычно пациента высаживали у сторожки смотрителя кладбища и дожидались в машине его возвращения. Я могла бы сообщить мисс Питт о предстоящей прогулке, даже, наверное, обязана была, согласно нашему договору, это сделать, но у меня просто не хватило духу.

Мистер Симмонс отвратительно водил, мне все время приходилось напоминать «держитесь левее», потому что он постоянно норовил вырулить на середину дороги. Он зачем-то въехал в ворота, а потом выезжал задом, не глядя в зеркало, потому что у него