***

Теперь она бесит меня ещё больше.

Поему молчит? Почему даже нос не морщит, брезгуя каждым моим словом? Она всегда так делает. Интересно, сама знает, как глупо выглядит, морща свой маленький носик? Так по-детски, так смешно. В то время когда всеми силами пытается выразить презрение ко мне. Иногда это дико раздражает, иногда веселит, а иногда как оказалось этого даже может не хватать.

Вот иду за ней, смотрю в спину, а мозги в шарики для пинг-понга превращаются: в лёгкие и пустые, чёрт бы побрал эту анафему. Да и меня заодно! Нет – меня в первую очередь. О чём вообще думает палач Лимба глядя на свою будущую жертву?.. О том, как уничтожить её не запнувшись ни на секунду, или лишь о том, как плавно покачиваются её бёдра, а упругая задница взрывает пинг-понговые шарики в голове один за другим – одну фантазию за другой о том, что можно делать с этой задницей, дай волю я своей похоти. И эта анафема, так, к слову, даже не виляет своими сладкими половинками, как те шалавы, у которых за душой ни гроша, а дырка между ног – кредитная карточка Лимба.

«И что не так с этой девчонкой»? – в тысячный раз спрашиваю я. Всего лишь идёт неспешным шагом, во всё ещё мокром шмотье обтягивающем стройное тело тугой перчаткой, а у меня в паху простреливает. А как простреливает стоить вспомнить её без одежды… О, да, и я представляю! Как без этого? Шариками для пинг-понга, как бы вообще соображать сложно.

Идёт впереди и больше не сопротивляется участи, что я для неё выбрал. Я – тот, кто выписал этой девчонке смертный приговор и ни кто-то другой должен уничтожить её сущность по моему приказу – я сам должен сделать это, собственными руками! Чёрт. Не надо было тянуть. Не надо был тащиться в сектор торговцев, не надо было искать Её Осколок, я бы мог и сам его найти, позже, после того, как сделал бы главное дело – уничтожил его основную часть. Но, нет! Я был уверен, что задержка в два-три дня никак не скажется на моей проклятой работе, на моей тупой башке и на том сраном куске мяса в груди, что в последнее время слишком часто ломится в рёбра – в клетку, в которую я его запер. И это правда.

У меня нет сердца. Физически тело его получило, но фактически, я лишён эмоций, которые обычно люди приписывают этому бесполезному органу. Просто не могу ничего испытывать. Тогда что же не так?!

«Анафема! Она – анафема», – скандируют шарики в голове.

«Может просто трахнуть её»?.. – предлагает один из них.

Обычная физическая потребность – никаких эмоций. К чему вообще была вся та болтовня на крыше? Для чего трепался так долго? Чтобы доказать себе, что разговоры с прокажёнными не имеют смысла? Так, обычная болтовня ни о чём. А к чему были те жалкие оправдания о том, что у меня нет вариантов, кроме как закончить начатое дело? Чёрт, сказал так, словно если бы её Осколок не оставил на мне след, я бы взял и отпустил эту анафему на свободу.

Да хрена с два! Это моя работа! Пока я – палач, не имею права на подобные слабости и не важно, сколько ещё будет длиться служба.

Слабости… Эта анафема слишком красивая – вот и вся моя слабость. Не та девушка из её прошлой жизни – то, какая она теперь. Без всей этой мишуры, гламурного дерьма и дорогих шмоток. Вот в этих подвёрнутых в несколько раз штанах, медвежьей куртке и ботинках на два размера больше она выглядит намного дороже. Простая, настоящая… живая. Проклятье. Как Анафема может казаться такой чистой? Практически невинной! Эта её грёбаная невинность буквально сводит с ума, сносит крышу, что я готов сорваться с места и разложить её прямо здесь, на этом вонючем болоте!

А что? Это могло бы положить конец всем моим сомнениям и постоянному стояку.

Просто отымею её, отведу в чистый сектор и прикончу без задней мысли.

А этот план хорош. Вот только… почему молчание, которое теперь сопровождает нас от самого сектора фантомов, не ласкает мой слух, а загоняет в уши толстые иглы? Хочу слышать её голос. Чёрт, хочу! Пусть начнёт спорить! Пусть снова назовёт мудаком! Пусть… пусть что угодно сделает, лишь бы не видеть эту пустую, немую безысходность на её фарфором лице. Тех, кто кричит, просит пощадить, сопротивляется, вылизывает мои ботинки убивать проще. Чем тех, кому уже всё равно.

Ну вот ещё один шарик в голове взорвался. Болезненный такой, наизнанку выворачивающий. Прямо, как тогда, в доме её предков. Скрутило так при виде её застывшего в немом ужасе лица, что пришлось идти на сделку с самим собой, не наплевать на все существующие законы мёртвых, и не вырвать этому отполированному выродку кадык, чтобы потом заставить её отчима сожрать его ни разу не скривившись. Обошёлся разбитым носом. Какой позор.

Хотел разорвать к чертям всю грёбаную семейку, уже из-за той одинокой слезы скатывающейся по бесцветной щеке моей анафемы! МОЕЙ! И только я имею право делать ей больно!

Чёрт. Да я совсем расклеился.

Даже щеночка ради неё добивать не стал. Даже в бок пнул, проверил: живой, или сдох мне на радость. А ведь мог сказать – водой захлебнулся. Мог вообще ничего не говорить! Но нет, мне надо было хоть как-то облегчить последние дни жизни её души. Словно это как-то может сгладить обстоятельства, при которых я буду душить её, глядя в холодные голубые глаза, видеть в них пустоту и покорность моему решению! Моему!

Да бл*ть.

В последние дни я слишком много думаю. Слишком часто выхожу из себя и сомневаюсь в том, в чём до встречи с Ней никогда не сомневался.

Как и до встречи с этим Джаком собственно. Вот надо было этому Дрыщу потонуть?! Сейчас бы заставлял его пережёвывать и судорожно сглатывать каждую из страниц летописи, которая поставила под сомнение долгие годы моей кропотливой работы. Заставлю его это сделать, как только вернётся. Потому что, уверен, написана в ней полная хрень! Какая-нибудь жалкая провокация Алестера. Это может быть элементарной проверкой Лимба перед тем, как отправить в отставку очередного палача, так почему я должен рисковать своей свободой, когда она так близко? Практически так же, как упругий зад этой анафемы.

***

Чувствую, как прожигает спину взглядом.

Мудак.

Типичный самовлюблённый кретин.

Сколько