– Ах! – Чудо-профессор расплылся в глуповатой улыбке, размахивая какой-то афишей. – Дюймовочка. Ну конечно! Она ушла со сцены, но память у нее, как у слонов! Почти как у меня. И она живет неподалеку отсюда.

Он записал адрес на клочке бумаги – ими была завалена вся комната. Мне подумалось, что его мысли похожи на эти обрывки бумаги, благодаря чему он способен помнить столько пустяков и разрозненных сведений.

– Дюймовочка. – Ирен изучала фигурку маленького сказочного создания в балетной пачке. – Я ее помню!

Мне было понятно ее ликование. Тогда как у меня полно воспоминаний о моих ранних годах в Шропшире, Ирен оказалась каким-то странным образом лишенной подробностей своего детства.

Я привыкла смотреть на подругу как на чудо. Вероятно, так же смотрели на Шерлока Холмса в его окружении. Та Ирен, которую я знала, уверенно чувствовала себя в Лондоне и Париже. Я не сомневалась, что она могла бы стать украшением оперной сцены, если бы всякие мелочные короли и обстоятельства не были против нее. Она обладала непревзойденным голосом и прекрасно владела собой. Когда я перестала перед ней робеть, то начала восхищаться. Я доверяла ей, как никому на свете.

Теперь, когда я прибыла на родину Ирен, меня изумило, как при неясном происхождении и эксцентричных ранних годах ей удалось стать такой великолепной женщиной.

Что-то не так, чувствовала я, и неведомые матери тут ни при чем. А быть может, я упускаю из виду что-то очень важное? И это не в первый раз. Но при всех своих недостатках я, по крайней мере, отличаюсь преданностью.

И вот Ирен снова оказалась на пороге персонажа из своего прошлого. Мы стояли у двери дома, где в меблированных комнатах проживала Дюймовочка.

Палец подруги замер на дверном звонке. Она ни за что не призналась бы, что колеблется. Ирен никогда не колебалась. Это было ее величайшим достоинством и величайшим недостатком.

Я так расхрабрилась, что нажала ее пальцем на звонок.

Она взглянула на меня в изумлении: ведь я почти никогда не проявляла инициативу. По крайней мере, до Трансильвании.

– Не время изображать робкую школьницу, – пояснила я.

– Дело в том, Нелл, что сейчас я ее вспомнила и опасаюсь того, что мы обнаружим. Она была карлицей. Все восторгались ею, когда она была ребенком и юной девушкой. Теперь ей, должно быть, за сорок. Судя по тому, что сказал – и не сказал – Чудо-профессор, она неважно себя чувствует. Мне страшно увидеть, что с ней стало.

– Но нельзя же теперь остановиться.

– Почему бы и нет?

– Потому что она услышала звонок. Ты же не собираешься поступить, как жестокий ребенок, которые нажимает на кнопку звонка и убегает?

– Нет! Конечно нет! Жребий брошен.

– Откуда же тебе известны слова, сказанные, когда Цезарь перешел Рубикон? Ведь, судя по твоей биографии, у тебя нет образования?

– Чудо-профессор! Он же ходячая энциклопедия и знает все. Возможно, голова моя просто набита разрозненными фактами, как его сценический костюм, только и всего.

– Вздор! Ты же перехитрила Шерлока Холмса, короля Богемии и Джека Потрошителя. – Я перевела дух. – Ирен, я знаю, что ты на чужой почве, хотя когда-то она была для тебя родной. Но тушеваться нельзя. Мы расследуем загадку, и так уж вышло, что это твое прошлое. Ты не должна воспринимать тайну как нечто личное.

В ответ она засмеялась:

– Только посмотри на меня! Я волнуюсь, как школьница, совсем уж нелепо. Ведь из моей биографии очевидно, что я никогда не ходила в школу!

– Ошибаешься, – возразила я тоном строгой гувернантки. – Познакомившись с твоими бывшими коллегами, я увидела, что тебя окружали самые удивительные и эксцентричные мудрецы. Один Чудо-профессор стоит, по крайней мере, четырнадцати оксфордских донов.

– Нелл! Ты же так не думаешь, – возразила она со смешком.

Но я никогда в жизни не была более искренней.

– А вот и думаю. Познакомившись с Шерлоком Холмсом, я поняла, что жажда знаний дает гораздо лучшие результаты, нежели скучные школьные учебники. Конечно, прекрасно, если человек способен цитировать огромное количество древних греков и римлян. Тут не только снобизм, но и мудрость. Однако если мудрые изречения не применимы к чему-то практическому в современной жизни, все они ни к чему.

Примадонна не нашлась, что ответить, и безмолвно взирала на меня, когда дверь сама по себе открылась.

Казалось, она распахнулась благодаря какому-то механизму.

Мы стояли, остолбенев, и вряд ли служили хорошей рекламой как для классического, так и для бессистемного образования.

– Что это за парочка граждан Бробдингнега[53]спорит у меня на пороге? – произнес писклявый голосок где-то на уровне наших коленей.

Мы посмотрели вниз. Крошечная женщина в домашнем платье ждала ответа.

– Мадам Дюймовочка? – спросила Ирен.

– Никакая не мадам и больше не Дюймовочка, – ответила она тонким, но грубоватым голосом. – Что вам нужно?

– Нам нужны вы, – ответила Ирен. – Чудо-профессор…

– Что на сей раз замышляет этот старый мошенник?

– Он не показался мне мошенником, – вставила я.

– Все мы мошенники. Я не Дюймовочка, а Феба Каммингс, карлица. А кто вы?

– Ирен Адлер, оперная певица, – так же прямо ответила моя подруга.

– Пенелопа Хаксли… – Я замялась. – Можно сказать, никто.

– Я бывшая оперная певица, – поспешно уточнила Ирен. – А мисс Хаксли – бывшая гувернантка и машинистка.

– Что касается меня, – сказала Феба Дюймовочка Каммингс, – то я бывший диковинный уродец. И поскольку это так, мне любопытно, почему две столь изысканные леди с блестящим прошлым решили нанести мне визит.

– Разумеется, чтобы узнать о вашем блестящем прошлом, – пояснила Ирен и добавила: – И о моем. Я – бывшая Рина-балерина, Мерлинда-русалка и прочие перевоплощения.

– А мисс Хаксли?

– У меня не было никаких перевоплощений, – скромно ответила я. – Я осиротевшая дочь священника и прежде работала у тех, кто готов был меня нанять. Увы, таких нашлось немного.

– Англичанка? – спросила Феба у Ирен.

– Боюсь, что так.

– О, я люблю хорошее воспитание. Настоящая леди. Итак, входите, дамы. Правда, у меня нет чая, но я могу предложить вам лимонад. Значит, Рина? У меня начинает всплывать какая-то картинка. В моей памяти много таких картинок. Я просто живой альбом. Подумываю написать мемуары.