Пару дней по окончании тура Дэвид с Джимом провели в Париже; около 18 мая Лорану Тибо позвонила встревоженная Коко Шваб и сказала, что Дэвиду надо где-то укрыться от натиска фанатов. Тибо, известный в качестве басиста французской прог-рок-группы Magma, незадолго до того стал директором шикарной ультрасовременной жилой студии Château d’Hérouville. Это было огромное, бестолково-романтическое здание в 25 милях от Парижа, где, по слухам, водились привидения бывших жильцов – Фредерика Шопена и его любовницы Жорж Санд. Дэвид прибыл тем же вечером – с Джимом, Коко, сыном Зоуи и двумя его няньками – и остался на пару дней. Он притащил два огромных ящика с пластинками и аппаратурой и попросил расставить свой проигрыватель с колонками в огромной комнате с деревянными балками под потолком. В первый день Дэвид с Джимом проверяли студию, где Дэвид в 1973 году записывал Pin-Ups. На второй вечер он допоздна ставил Тибо пластинки из своих ящиков, в том числе первый альбом «Магмы» (который раскритиковал), а в три часа ночи объявил, что собирается записать здесь в замке «альбом Джимми», где Тибо будет играть на басу. (Еще один плюс записи в жилом замке – то, что RCA взяла бы на себя бытовые расходы на Боуи и все его окружение, тем самым отчасти решая хроническую финансовую проблему, которая преследовала Боуи с момента разрыва с «Мэйнмэном».)

В конце мая, как договорились, Боуи, Джим и Коко приехали, привезли с собой электропиано Дэвида «Болдуин», плексигласовую гитару «Дэн Армстронг», синтезатор «Арп Экс» и усилитель «Маршалл» – и принялись за работу. Многие песни Дэвид привез с собой на кассете, а теперь он записал некоторые клавишные партии и только потом спросил Тибо, нет ли у него на примете барабанщика. «Он хотел очень четкого, очень жесткого, – говорит Тибо, – и я сказал: да, именно такого я знаю».

Тибо позвонил Мишелю Сантанжели, который играл со многими французскими артистами, включая Алана Стивелла и Жака Ижлена; Мишель прибыл через пару дней и сперва страшно испугался – он ведь думал, что Лоран пошутил, приглашая его поиграть с Дэвидом Боуи. На следующий день началась работа: Боуи сидел за пианино и поверх звукоизолирующих щитов подавал знаки Сантанжели, которому пришлось учить партии прямо на ходу. Джим сидел в аппаратной, яростно исписывая горы бумаги импрессионистической лирикой, в которой зачастую сплетались два взгляда на мир, его собственный и Дэвида; в песнях первое лицо то и дело выступает во множественном числе – “hey baby, we like your lips” – как выражение некоего коллективного сознания.

Прослушав первые дубли, Мишель занервничал и сказал Тибо: «Окей, я понял, чего мы хотим, готов записать как следует». Дэвид ничего не ответил – он внимательно слушал, стоя на коленках в кресле аппаратной. Потом объявил: «Следующий номер! Suivons!»[19] – и они приступили к следующей вещи, несмотря на возражения Сантанжели, что он еще не знает песен и даже барабаны не настроил. За тот и следующий день записали ударные и пианино к семи песням или около того, после чего Сантанжели был отправлен обратно в Бретань в полном ужасе, что он все неправильно записал и даже не смог поговорить с Боуи. Еще через несколько дней, добавив к скелетам композиций электрогитару, Боуи исчез отдыхать и попросил Тибо дописать бас. Тибо получил не больше инструкций, чем Сантанжели, но штук пять песен на своем «Рикенбекере» записал; результаты были сочтены приемлемыми, кроме одной песни, под названием “Borderline”, для которой Дэвид напел новую басовую линию, которую Тибо честно воспроизвел. Таким прихотливым, бессистемным образом продолжалась запись, без исправлений, случайности инкорпорировались в финальный результат. Под конец Дэвид пригласил басиста Джорджа Мюррея и барабанщика Денниса Дэвиса (оба играли на Station To Station) переписать кое-где ритм-секцию, в том числе на “Sister Midnight” и “Mass Production”.

Дэвид и Джим работали на пересменку: пока один прогуливался в окрестностях или по гигантскому запутанному зданию, другой записывался. Иногда по одному ездили в Париж; Джим навестил там свою старинную пассию Нико. В замке часто гостили друзья хозяина, Мишеля Маня; тем летом в крыле, где жил Мань, проживал известный французский левый актер и певец Жак Ижлен с подругой Куэлан Нгуен и их четырехлетним сыном Кеном. Ижлену прекрасно жилось в роскошном помещении, и к концу августа он записал в замке альбом Alertez Les Bébés, с которым впервые добился коммерческого успеха.

Однажды Куэлан с удивлением обнаружила, что в дальней гостиной играет на пианино американский музыкант. Он ей сразу понравился – блондин, похож на викинга; поскольку он не говорил по-французски, а она не знала английского, то с помощью жестов как-то выяснила, что его зовут Джимми, и пригласила на день рождения, который устраивала няне сына. В тот вечер Джимми в танце ворвался в комнату, перепрыгивая через стулья и столы, подошел к Куэлан и просто положил ей голову на плечо. Начался сюрреалистический диалог, состоящий из жестов, мимики и случайных слов. Начался роман, который в романтических декорациях замка напоминал куртуазные, несбыточные взаимоотношения восемнадцатого столетия. «Настоящий роман, – говорит Куэлан, – только неосуществимый».

Ижлен вообще-то был за свободную любовь, но тут обнаружил, что вторжение «прекрасного блондина» вызывает у него все более серьезную ревность. Сначала Куэлан не знала, что Джим музыкант; потом как-то ночью услышала доносящийся из его окна дикарский боевой клич: «Игги Поп, Игги Поп!» При этом Ижлен умолял ее остаться и послушать песню, которую написал для нее. К моменту, когда Куэлан сумела выбраться к Джиму, он уже напился от волнения, как влюбленный школьник, и выпалил, что это он написал для нее песню, добавив на хромом пиджин-френче: “Je fais abattoir de la terre entière if you leave me”[20]. Куэлан посмотрела ему в глаза, поднесла палец к губам и произнесла: «шшшш», – как будто унимая дитя. «Я сказала “тшш”, чтоб его успокоить. Наполовину смеясь, наполовину боясь, что он над собой что-нибудь сделает». Той ночью она услышала песню “Borderline”, которую написали Джим и его друг Дэвид, причем Дэвид подыграл, притворяясь, что тоже от нее без ума. Когда Джим записывал вокал к этой вещи, именовавшейся теперь “China Girl”, там уже был ответ Куэлан: “Shhh, shut your mouth”. Простоту романтической влюбленности – “I’m just a mess without my China Girl” – приятно разнообразило принятие собственной некондиционности и признание в мании величия: “I’ll give you men who want to rule the world”. В подтексте – прерванная любовь, что соответствует действительности: в итоге Куэлан решила остаться с сыном и семьей, а через два года они с Ижленом поженились.

Большая часть июля была отдана записи, но затем Дэвиду, Джимми, Коко и Лорану пришлось уступить студию группе Bad Company и перекочевать в Мюнхен писать вокальные партии и сводить альбом. Студия Musicland представляла собой обшитый панелями подвал, напоминающий бункер; сам город, колыбель нацизма, тоже производил мрачное впечатление. Однажды вечером пара гостей, явившись в студию, приветствовала Боуи нацистским салютом; он сделал вид, что не заметил, но, когда они уже не слышали, пробормотал Тибо ругательство в их адрес. Вся компания проживала на двадцать первом этаже отеля «Шератон»; днем, как правило, спали. Однажды наблюдали грандиозную летнюю грозу: вид на молнии сверху, стекла дрожат при каждом ударе грома.