Над войском Томаса Мясоруба пронесся вой обреченности и ужаса.

Вот он, Железный Змей, ненасытный Хадид Хайят, вышел на охоту, пожирая их горстями, словно мелкую лесную живность. Он гипнотизировал, приковывал к себе оцепеневшие взгляды, каленым пестом перемешивал мозги. Вот он, ад, самый настоящий!

Но настоящий ад был еще впереди.

«Абрамс» двинулся вперед, с хрустом сминая закованные в железо ряды воинов. Барт закрыл смотровую щель и старался не смотреть на монитор обзора. Иногда он слышал отрывистые команды из башни, лязг затвора, и тогда «Абрамс», чуть присев на ходу, исторгал грохот и дым и снова летел вперед, а там, впереди, появлялись, будто из земли выскакивали, султаны взрывов.

Смит до отказа выжал сектор газа, Джелли сделал то же самое. «Лейви» рванулись в разные стороны, чтобы обойти Аль-Баар каждый по своей дуге — один по часовой стрелке, расстояние от крепости 150 ярдов, другой против часовой — 500 ярдов, угол поражения — 45 градусов. Выпуская клубы черного дыма, тяжелые бронированные машины неслись, сметая все на своем пути, выжигая широкие полосы степного пространства и обращая в бегство многотысячное войско.

Рядовой первого класса Шон Смит-младший, стиснув зубы, гнал вперед своего «коняку», забывая вытирать заливающий лицо пот. Любимое печенье, забытое, свалилось с полки, каталось под ногами, перетиралось в пыль. Как и у Прикквистера, для Смита это был первых боевой выход, боевое крещение. Смит был в ярости, он даже не подозревал, что умеет так здорово злиться. Самое поразительное было в том, что он не помнил, не соображал даже, на кого именно злится и по какой причине. Да и нет наверняка конкретной причины и конкретного объекта, просто некая темная мерзкая сила, что пришла сюда раздавить его, выпотрошить забавы ради и развеять по ветру прах, сейчас сама получает по зубам и улепетывает со всех ног. И Смит этому дико рад.

В заляпанном грязью и кровью обзорном окне он видел спины убегающих людей и лошадиные крупы. Иные оборачивались на ходу, но лиц у них не было, только маски ужаса с грубо намалеванными глазами и провалами ртов. А Хэкман наверху поливал и поливал из пулемета.

Один из всадников вдруг развернул коня, выставил вперед длинное копье и атаковал бронетранспортер. Что-то звякнуло по броне, мелькнули лошадиные ноги, в стекло обзора плюхнула очередная клякса. И все. Смит сплюнул.

В общем, Железный Змей сделал то, чего не мог сделать взвод морских пехотинцев: он вселил ужас в души неустрашимых воинов. Змей был страшней самого Томаса Мясоруба, стальные нити насаждаемой им дисциплины, на которую были нанизаны шеренги всадников, пехотинцев, лучников, копейщиков — с треском лопнули. Войско охватила паника. Тяжелые, закованные в железо рыцари, гибкие и быстрые степняки, разномастные наемники, шакалы любой войны — мародеры и грабители, — все беспорядочно удирали прочь, позабыв про децимации и виселицы. И их некому было остановить, потому что командиры еще раньше были выбиты Санчесом, а оставшиеся в живых попросту разбежались.

Если бы в космосе висели разведывательные спутники Пентагона, они бы зафиксировали, как вокруг крепости Аль-Баар быстро расползается какое-то пятно: это освобождалась от вражеских полчищ серо-желтая земля полупустыни, и клубы пыли из-под тысяч ног и копыт поднимались к самому небу, словно дым пожара. Аль-Хасан наблюдал сладостную картину со своего балкона, от полноты чувств он подпрыгивал, что-то кричал и размахивал обнаженной саблей, предвкушая, как срубит голову проклятому Мясорубу. Такое не дозволяется видеть простым смертным, поэтому Бен-Барух и даже Гия прикрыли глаза и потупили головы.

Тризна побежденных

Уйгуз Дадай скакал во весь опор, пригнувшись к гриве своего коня. Он понял, что битва проиграна. И не только эта, но и все последующие. Король Мясоруб оказался мыльным пузырем. Все его рассуждения о том, что Железного Змея нет в природе, разбились о стены Аль-Баара, откуда выполз вполне натуральный, живой треглавый Железный Змей, который дышал огнем, плевался громом и молниями, стрекотал десятками смертей, с хрустом давил закованных в броню латников… От него не было спасения, некоторые отважные воины пытались зарубить Змея или воткнуть в него копье, но он был неузвим, а все смельчаки немедленно возносились на небо. Змей сожрал тысячи воинов, а заодно проглотил всю власть Мясоруба. Никакой он не король! Потому что королевская власть дается Богом, и сломить ее не сможет какое-то чудовище, сколь бы сильно оно ни было. А сейчас про власть Мясоруба забыли и чернокожие зиары, и дикие племена кочевников, и прирученные сарацины, и даже его соплеменники в железных халатах… Все в ужасе бежали прочь от страшных стен Аль-Баара. Если командиры пытались остановить бегство, то их убивали.

Конные и пешие растворялись в окружающих пространствах, даже Синайская пустыня не отпугивала беглецов от страшных когтей Железного Змея. Паника разорвала связи между ранее непобедимыми воинами — полки и легионы превратились в сотни и тысячи разобщенных одиночек — сейчас каждый был сам за себя. Только отряд найманов сохранил единство, и Уйгуз Дадай по-прежнему оставался командиром. И найманы оставались единственной боевой единицей, сохранившей боеспособность, внутреннюю структуру, верность командиру и единоначалие, а значит — и военную мощь.

— Эге-гей! — во всю мощь легких закричал Уйгуз Дадай, и сотня конников сзади повторила этот клич.

— Эге-ге-гей! Эге-гей! Эге-ге-гей!

Резвый конь летел вперед, сбивая и затаптывая пеших беглецов, оказавшихся на пути, некоторых он кусал, как кусают волки или дикие псы. В отличие от всех остальных, Уйгуз Дадай не спасался бегством. Он скакал отдать долг крови.

Свободное пространство вокруг крепости продолжало расширяться. В радиусе километра на песке остались только трупы — черные, обугленные огненным дыханием Змея; плоские, раздавленные его тяжестью; в оплавленном или пробитом зубами железе или с торчащими из груди стрелами… Десятки, сотни трупов — все, что осталось от армии, ставившей на колени города Арабского халифата.

И по какому-то невидимому сигналу, со всех окрестностей слетались стаи воронья…

* * *

Великий король Томас из Йорка, которого неблагодарные подданные совершенно безосновательно называли Мясорубом, остался один. Несмотря на монаршьи милости, коими он неустанно осыпал ничтожную чернь, его оставили все, даже презренные шлюхи, которых он кормил, поил и одевал в лучшие наряды.

На своем коренастом коне он скакал в сторону заходящего солнца, один, как перст, без охраны, прислуги, телохранителей.

Верный Руфус, конечно, не оставил бы никогда своего короля, но он умер ужасной и странной смертью. Сначала невидимый меч отсек ему руку, потом — срубил голову. А сэру Арчибальду-младшему невидимая стрела пробила шлем, оставив дыру диаметром с древко копья… Сэра Карла сквозь доспехи поразило невидимое копье, и сэра Густава, и… Да почти весь его штаб настигла невидимая и непостижимая для ума смерть!

Пожалуй, зря он не верил сказкам… Точнее, тому, что считал сказками. Он полагался только на свой опыт, а предсказателей, ученых и мудрецов отправлял на виселицу, но, оказывается, что опыт одного человека, пусть даже великого, не может впитать все знания бескрайнего мира… Теперь он сам увидел невидимое оружие, разящее бесшумно и неотвратимо, Железного Змея с его огненным дыханием, услышал изрыгаемый им гром и рассмотрел страшные молнии, пробивающие в стальных шеренгах огромные бреши. Это Змей уничтожил его войско и рассеял остатки… Эти подлые трусы забыли про дисциплину, они бросили своего командира и разбежались, как тараканы…