будешь меня отпевать. Не верил. «Я же на Украине служу, не успеть мне…». Вылетел уже? Точно?

Павел: (смотрит на часы на руке) – Самолет сейчас садиться будет. От Киева тут быстро.

Макарий: – Вот как славно. Ты схиму на меня наденешь и скуфейку. Как только плохо мне станет. Тут она. В шкафу готовая лежит. Пред Господом предстать должен, как положено.

Входит лечащий врач.

Врач: – Доброе утро, батюшка. Как вы себя сегодня чувствуете?

Макарий: – Доктор, хорошо я себя чувствую. Вы знаете, а я сегодня умирать буду. И я благодарю Бога за то, что Он сподобил меня Ему послужить, что я умираю в полной памяти и сознании. И прошу я у всех прощения. И у вас, Доктор. Может быть, своим житием кого и оскорблял, и осуждал, и порицал, а может в чем, и соблазнил. Прошу прощения. И когда окончится земная жизнь моя, прошу Ваших святых молитв. Поминайте меня, как сможете.

Врач: – Как умирать? Что же вы такое говорите? Вот ваши анализы свежие. Все очень неплохо. На поправку идете.

Макарий: – Уже все написано на небе. Ничего не стереть. Уже и Варнава летит.

Врач: – Кто летит?

Павел: – отец Варнава из Киева. Отпевать.

Врач (расстроен): – Пойду я пока, батюшка. Я на минутку зашел. Позже еще загляну.

Уходит.

Макарий (к Павлу): – Жаль, Ферапонт узнает о моей кончине не скоро. Непростой у него путь. Ох, не простой. Не понял он многого.

Павел: – Отец Ферапонт? Батюшка, Господь ему помогает, у него свой путь. И он с Господом. Он сейчас в ссылке очередной. Не волнуйтесь. Узнает. Найду, как с ним связаться. Жаль приехать не сможет.

Макарий: – Да, страданиями и терпением скорбей ему спасение придет. Гоним он и за грехи свои, и за имя Господне. Вот как бывает…А я лежу и благодарю Господа, что хоть чуточку, а видел старцев. Не грамотные они были, а Дух Божий был с ними! Мы их любили. Мы нищие духовно по сравнению с ними, нищие. Слабые и пустые. Они на вершине, а мы в самом низу стоим и только наверх смотрим. Через страдания они достигли вечного покоя. А мы разве страдаем? Если за что и страждем, то за свои грехи.

Павел: – Батюшка, а помните Полину?

Макарий: – Что от отчима убежала?

Павел: – Она ведь здесь сейчас, да только не пускают ее.

Макарий: – Помолюсь за неё.

Павел: – Помните, она от отца Иллариона приехала к нам?

Макарий: – Совсем глупенькая была. Но она добрая. Хорошая. И молитвы быстро выучила. И поет хорошо. Жалко ее.

Павел: – Она сейчас уже совсем не глупенькая (улыбается). Думаю, что в мантию скоро постригут.

Макарий: – А дочка ее как?

Павел: – У них же приют при обители. Все управилось с Божьей помощью.

Макарий: – Слава тебе, Господи, Слава тебе!…Почему-то вспомнилось, что в Глинской пустыни был Миша-блаженный. Так он монахов «девками» обзывал. А я думаю: «Да что ж он нас девками-то обзывает? А как же он тогда скажет на монахов, которые до пострига были женатыми?» А он подходит ко мне, и, показывая на них, говорит: «Дядя пошел, дядя пошел». Вот уж я удивился тогда. А бывало так: если кого будут выписывать из монастыря, так он подходит к нему: "Девка, харахуры свои собирай, уматывайся отсюда! Хватит тебе тут жить", глядишь – через месяц выписали. Уехал брат. А когда мое время пришло, Миша и говорит: «Девка, уматывайся отсюда, вещи свои собирай, а то расстреляют». Я не верю. А он: «Я тебе правду говорю: укатывайся побыстрей! Там тебя ждет в Воронеже Серафимка, а у него золотая спинка, там ты обретешь себе покой».

Павел: – Это при Хрущеве?

Макарий: – в 58-м. Все так и было. Из Глинской пустыни пришлось в Почаев уезжать. Да… А потом в Воронеж. Ты думаешь, радости нас там встретили? Нет. Нас встретили скорби. А помнится, как старцы наши говорили нам: «Если скорбно будет, вспомните нашу жизнь, как мы жили, как мы в ссылках да в тюрьмах были, и там исповедали Имя Христово, и от Господа никуда не ушли. Господь нас там утешал». Они ведь тогда молодые были – по сорок, по пятьдесят лет. А я спрашивал: «Батюшка, а вы там пост соблюдали?» «У…, милый, а как же, особый там пост был – в понедельник ничего не ели, а в среду и в пятницу – совсем чуть-чуть. Молитвой когда напитана душа, душевный голод когда утолен, то тело уже не чувствует и своего, телесного голода, оно уже пищи не требует».

Павел: – Неужто сегодня нас покинете?

Макарий: – Да, все исполнилось. Пришло мое время. Ты не переживай. Я через полгодика с собой ещё двух монахов возьму. Пусть у Престола Божьего предстатели будут о монашествующих! Вот отец Митрофан, схиигумен – благодарю Господа, что Господь даровал мне такого старца, дивный был старец! Он души человеческие видел. Он всех любил, до последнего дня служил своего, а у него рак печени был. Он при кончине был, а я ухаживал за ним. Боли были жуткие. А лекарства нет никакого. Я взял аспирин и размолол в порошок, да говорю: «Батюшка, это такое болеутоляющее, из-за границы прислан такой порошок – выпей!», – на ложечке с водичкой даю. Ну, он выпил, водичкой запил, а мне говорит: «Власий, да ведь это аспиринчик!», – а я стою, да от стыда что делать не знаю…А сейчас за мной сто человек ухаживают и лекарства все есть, какие надо. И приборы…

Павел: – Простите меня, батюшка за все. Прошу Ваших святых молитв у престола Божьего.

Макарий: – Да неужто я вас забуду, дети мои милые…Бог простит, а у меня нет никаких обид! У Господа – милости бездна. А любви – глубина. Господь тя и простит, и очистит, а очистит, когда у тебя слезы будут. А без слез трудно и плохо. Наш подвиг – молитва и слезы. Эх, Павлик, времена всегда непростые. Монахи своих наставников иной раз не понимают, да и наставников мало осталось… Они думают, что батюшки из ума выжили, или глупость какую-то заставляют делать. Сокрыт от них смысл духовный до времени. Поэтому тут только волю свою отсекать и смиряться. А истинный смысл приходит, когда только Господу угодно, иной раз через много лет. Вот меня на улицу прогоняли святые отцы, безо всякой видимой причины, ночью, в дождь и в холод, а я смирялся, терпел, не роптал, молитовку Иисусову читал, и мне тепло было. А потом через некоторое время – мне