Пауза.

Ирина: – Владимир…

Владимир: – Да…

Ирина: – Я хотела спросить…Но не решаюсь…(смущенно). Просто этот вопрос меня мучает. Не знаю, почему….

Наверное, потому что это самое страшное для меня.

Владимир: – Хочешь спросить – приходилось ли мне убивать?

Ирина: – Да…(с трудом). Как ты понял?

Владимир: – Вот и мать спросила об этом же… Твой вопрос…

Твой вопрос…

Встает, нервно ходит. Закуривает: – Тут можно курить?

Ирина: – Да. Кури….Прости. Можешь не отвечать. Это дурное бабское любопытство.

Владимир: – Нет, отчего же. Это ведь и в книге моей будет. Что случилось, когда ты переступил эту грань, нарушил заповедь. Им (махнул рукой куда-то в сторону) проще – для них убийство благое дело. Только если соплеменника убил, то да…Плохо…(пауза). Первый раз…Рвало меня первый раз. На нас в темноте выскочило двое и я, не задумываясь, как в трансе каком-то нажал на спусковой крючок…И все пули в голову. Второго товарищ мой положил. Но…У него уже это было…Прежде. Я едва не потерял сознание. Они были так близко…Их лица осветила луна на мгновение. Красивые, молодые ребята. Было лицо, и вот от него уже только куски мяса остались, месиво…Я не смог их обыскать. Сел на землю. Меня трясло. Мне дали попить. Но нужно было идти дальше – взять себя в руки. Было такое чувство, что ты после тяжелой болезни – такое опустошение. Резкая слабость. Холодный пот. И все это вместилось в какие-то секунды…(трет виски, будто болит голова)…Страх? Пожалуй он пришел чуть позже, когда мы отошли от этого места – когда я понял, что нажми они на крючок раньше, то я бы уже умер, а не плелся по этой горной тропе…И случилось все внезапно, как будто, случайно. Как из-под земли появились…

Ирина: – Прости…

Владимир: – Ничего-ничего. Ты меня прости, что я так…С подробностями. Но это важно. Ты это прочтешь после… Когда мы вернулись на базу к утру, я увидел, что у меня на лице были капли его крови. Засохшей. В темноте было не видно. И я тер лицо, долго мыл. Но потом все равно ощущал ее там, куда она попала. Несколько дней (пауза). Я ведь не военный. Ты знаешь. Их все-таки учат убивать. И человек привыкает ко всему. Раз, два, десять. Потом уже притупляются чувства. Как будто… Но это не так. Это иллюзия. Просто надевают панцирь на сердце, чтобы легче было пережить это. Ну и оправдание: «Если бы не я, то меня…». И водка. Чтобы забыть. Проснулся, вроде как, и не было ничего. Я потом это лицо, освещенное луной, каждый вечер перед глазами видел….Я ничего не чувствовал. «Это человек, которого ты лишил жизни» – вонзилась эта мысль и никак ее не вытащить, не добраться до нее…Наверное, даже когда буду умирать, она меня не оставит.

Ирина: – Ты говорил, что оператор ваш погиб…

Владимир: – Год назад. Да, мы тогда с тобой в метро встретились. Тоже случайно. Он не сразу умер. Два дня спустя в госпитале. На мине подорвался. Рядом с поселком. Никто бы и не подумал, что там могут быть мины. Обе ноги оторвало. Но он без сознания был…Так и не пришел в себя. Может быть это и хорошо. И не мучался вовсе. Хотя, кто знает…?

Ирина: – Ты видел?

Владимир: – Нет. Я не видел… Ты знаешь, такая хитрость. Раненых редко возят в столицу. Только самых-самых тяжелых. Офицеров. Самолетами. А большую часть там, на месте лечат. Чтобы не афишировать, наверное. И я там лежал…А почти все, что мы снимали в боях, забирали… Нам оставляли лишь самые незначительные эпизоды. А последний раз около сотни раненых привезли. Бои были очень жестокие. Об этом нигде не пишут. Мы уже не снимали….Не пустили нас. И мы улетали уже.

Ирина: – Сколько ты там был?

Владимир: – Почти два года с перерывами.

Ирина: – А контузия серьезная была?

Владимир: – Ну, голова редко болит. Раздражительности нет (улыбается). Слышу нормально. С ума не сошел. Иногда только плохо на улице становится…Как сегодня (улыбается). Как будто перекрывают кислород, ничего не слышу, гудит в голове и почти отключаюсь…Но это ненадолго.

Ирина: – Значит, все-таки серьезная?

Владимир: – Хмм…А почему ты интересуешься? (улыбается)

Ирина: – Беспокоюсь за тебя.

Владимир: – Я думал, что только мать обо мне беспокоилась…

Неужели ты обо мне вспоминала?

Ирина: – Конечно…Ты в школе был самый умный.

Владимир: – Я? (смеется). С чего ты взяла?

Ирина: – Все девчонки так считали…И все были в тебя влюблены.

Владимир: – Городские легенды. Думаю, что причина в моих родителях…

Ирина: – Мне нравился ты, а не твои родители.

Владимир: – Я даже не мог подумать…

Ирина: – Ты где живешь сейчас?

Владимир: – Нигде…

Ирина: – А жена? Она ждала тебя?

Владимир (разводит руками): – Откуда я знаю…

Ирина: – Прожили 10 лет и всё?…Как будто и не жили?

Владимир: – Получается, что так. О чем жалеть? Детей нет. Страдать некому.

Ирина: – У меня тоже нет. Был выкидыш от Юрия.

Владимир грустно смотрит на Ирину.

Ирина: – И с первым прожила семь лет, не могла никак забеременеть.

Владимир: – Он тоже пил?

Ирина: – Пил. И сейчас пьет. Музыкант (ухмыляется).

Дура я, Володя, всё не тех мужиков выбирала….А ты к врачам-то ходил? Опасно так на улице выключаться…

Владимир: – Последствия контузии. Надо бы отдохнуть, таблетки попить (смеется). Но некогда.

Ирина: – Отца видел?

Владимир: – Нет. И не горю особым желанием. Он по телевизору мелькает. Жив-здоров.

Ирина: – Почему? Отец же…

Владимир: – Мы с ним почти не общались последнее время. Он занят собой. Своим кино.

Ирина: – Я в кино давно не ходила. Он снял что-то новое. Все ругают.

Владимир: – Может и правильно.

Ирина: – Что правильно? Что ругают?

Владимир: – Ты знаешь, мы с ним антиподы, конечно. Но любовь к бабушке у нас какая-то запредельная была. Я очень в детстве любил у бабушки жить. Она была стержнем всей семьи. Пока она жива была, все было как монолит. И мать с отцом жили вместе. На границе я всегда вспоминал её. Она была настолько чудесным человеком…Я таких больше не встречал. Она ведь дворянка, а сама хлеб пекла. И какой…Я такого хлеба и не ел никогда после. И даже водку сама готовила. На смородине. Правда, я не пил тогда (смеется). Сад был…Ты знаешь, дом ведь целый, там отец частенько бывает. Он ничего там не меняет. Ветхое уже все, наверное. Хочу поехать туда. Может быть теперь? В саду до сих пор желтая слива растет. Мы в детстве объедались ей. Так что животы болели. Повсюду был плющ, даже стволы яблонь были обвиты