— Кто знает, как повернется жизнь наших детей, — прошептал Шарль.

— Они станут теми, кем хотят стать, потому что будут иметь такую возможность, — ответила Матильда.

Это было так похоже на нее, и Шарль улыбнулся.

— Вставай, — сказал он, — давай пройдемся.

Они ушли с набережной и направились к верхней части города, все еще овеянные ароматом моря и садовых цветов и трав. Узнавая их, прохожие уважительно здоровались. Вот кем они стали: учителями, перед которыми люди снимают шляпы, выказывая таким образом свое уважение, почет, давая им почувствовать удовлетворение от прожитой не напрасно жизни.

Однажды июньским вечером, когда ласточки описывали большие круги в сиреневом небе, Матье делал обход виноградника. Только одного! А в Матидже у него их было пятнадцать гектаров, среди которых был убит Виктор, его сын, покинутый в земле, которую, несомненно, Матье больше никогда не увидит. Мысли об убитом ребенке, который остался один, так далеко и навсегда, несказанно мучили его. Он также думал о Лейле, своей первой жене, о ее ребенке, умершем в раннем возрасте, о Хосине, тоже убитом в тех землях, о Роже Бартесе и его супруге, умерщвленных вместе с другими, и иногда удивлялся, как ему удалось выжить, пережить эту трагедию. Он снова видел исчезающий в знойной жаре белый город, навсегда уходящий за горизонт, палубу корабля, где нельзя было и пошевелиться — столько было на нем людей, а затем Францию, Марсель, поезд, доставивший его в Тулузу, а потом в Кагор, где его ждали Марианна и Мартин, добравшиеся сюда на позаимствованной у соседа машине.

Они мало говорили, настолько сильны были их эмоции от воссоединения. Марианна и Мартин боялись самого худшего и места себе не находили, пока не получили телеграмму от Матье. Они послали ему свой адрес, как только нашли, где жить: деревня Кустале, в районе Эспер, округ Лот. Там им удалось найти маленькую ферму и небольшой сдаваемый участок земли с виноградником, на известняковых землях, которые из-за своей сухости и неплодородности немного напоминали холмы Алжира вдоль дороги в Креа. Хозяин, живший в соседней деревне Лабастид-дю-Вер, пообещал потом продать им эти земли. Мартин и Марианна пошли на сделку без колебаний. Плата за пользование землей была низкой, деньги, которые были в их распоряжении, позволяли им купить скот, необходимые машины и инструменты и получить первые урожаи. Кроме того, само название деревни — Эспер[12]— убедило их. Они стали выращивать овец, обрабатывать виноградники, как и в Матидже, занялись скотным двором и садом, помогающим им протянуть до первых денежных поступлений.

Матье совсем не противился их выбору, скорее наоборот. Ему сразу понравилась эта грубая земля, поросшая можжевельником и карликовыми дубами, которые иногда, как в Матидже, приобретали красноватый оттенок. Ферма из желто-оранжевого камня была расположена в двух километрах от деревни, то есть изолированно, как раньше располагалась Аб Дая. К тому же Лот не очень отличался от Корреза. Родственники, которым они нанесли визит, пообещали им помочь. Матье вновь повидал Шарля, его жену и двоих сыновей; Робера и Одилию, сына и жену Эдмона, а также Люси, свою родную сестру, приезжавшую на прошлой неделе в Кустале и предлагавшую ему деньги на покупку земель, таких незаменимых для их семьи, чтобы начать новую жизнь. Матье обещал сообщить ей, как только все будет организовано. Он видел, как изменилась его сестра, как сильно она переживала за сына, ныне заключенного в Германии, но они говорили о Праделе, о родителях, и Матье немного пришел в себя, он больше не чувствовал себя одиноким, как в последние недели, проведенные в Алжире. Теперь его окружали родные, близкие и дальние родственники, и самое главное — теперь он был в безопасности.

Конечно же, рана не затянулась, и он часто просыпался ночью, вскакивая с кровати, но ему стало казаться, что здесь он вновь научится жить с женой и сыном. И этим вечером, когда уже стемнело, уходя с Мартином с только что обработанных купоросом виноградников, Матье пообещал себе переправить сюда тело Виктора, сделать ему здесь новую могилу, рядом с ними, чтобы они вновь были все вместе, как в прежние времена. Он часто об этом думал, обсуждал свою идею с Марианной, и его жена всегда рыдала при таком разговоре.

— Мы никогда не сможем этого сделать, — говорила она ему.

— Сможем, — отвечал Матье. — Через два-три года, когда там наведут порядок, мы сможем вернуться за ним.

Эта навязчивая мысль немного беспокоила его жену и сына, но они притворялись, что верят в его замысел.

Матье медленно шел по тропинке и глядел влево, на красное яблоко заходящего солнца, садившегося за окружающие долину Лот холмы, вдыхал неповторимый аромат разогретых солнцем дубов и жимолости, насыщавших воздух и дававших Матье ощущение прогулки по землям Аб Дая. Это ощущение было, конечно же, мимолетным, но несказанно приятным. Зимой тут, конечно, все будет по-другому, но до этого времени можно трудиться на виноградниках, вдыхать аромат сусла, полных чанов для винограда, раздавленного винограда и первого вина, стекающего в чан.

Одна за другой зажигались звезды, когда Матье подошел к маленькому домику, такому непохожему снаружи на их дом в Аб Дая. Но все же ему здесь было хорошо, потому что внутри была похожая меблировка: большой дубовый стол, посудный шкаф, соломенные стулья, и у них также было канту, то есть большой черный от сажи камин, в середине которого был крюк для котла, на котором стряпала Марианна. Все было крестьянским, скромным, но Матье, который уезжал из Алжира, не имея даже чемодана в руках, не мог и надеяться на такое.

То же чувствовала и Марианна, которая, даже если и привыкала с большим трудом к новому месту, хотя бы не содрогалась больше, заставляя себя забыть прошлое. Это было не так легко сделать, но с ней еще были рядом муж и сын, а ведь она могла потерять их обоих, как Виктора, своего брата и его жену. Марианна сильно изменилась, ведь время оставляло свой отпечаток, хоть она и была на двенадцать лет младше мужа. Ее полнота, огромные каштановые глаза, спокойное выражение лица успокаивали Матье. Он с огромным удовольствием возвращался к ней с виноградников по вечерам, для него было удовольствием смотреть, как она накрывает на стол, приятно было есть рядом с ней.

Этим вечером на столе было только две тарелки, что удивило Матье.

— А где Мартин? — спросил он.

— Он не будет ужинать с нами, — ответила Марианна таинственным голосом.

— Ах вот как! Почему же?

— У него, кажется, есть дела поважнее, — ответила она хитро.

— Поважнее, чем ужин с родителями?

Марианна ответила не сразу. Она будто злорадно наслаждалась тем, что знала какую-то тайну, очевидно неизвестную Матье.

— Да скажешь ли ты мне наконец, где он?

— Он пошел повидаться с малышкой.

— С малышкой, — обомлел Матье. — С какой еще малышкой?

— Ее зовут Клодин.

— Что это еще за истории?