Тётушка Нуш въехала в двери.

Большие металлические двери выгибаются внутрь, но держатся. Однако долго они не протянут. Сасс испуганно пищит.

– Вот он где. Посадите меня. Он полностью заряжен, но кто знает, надолго ли солнечной батареи хватит ночью?

Коптер-дрон стоит посреди бетонного пола, и, придерживая доктора Преториус с двух сторон, мы усаживаем её на сиденье, а металлические двери тем временем сотрясаются под очередным мощным ударом грузовика. Ещё разок – и сюда вломятся.

– Отойдите! – кричит доктор Преториус. Лопасти дрона начинают вращаться, и на площадке поднимается невообразимый шум. – Вот – возьмите-ка это!

Она бросает Рамзи прямоугольную кассету размером с книгу, которую она вытащила из Малышки, прежде чем мы покинули зал управления.

– Что это? – вопит он, перекрикивая гудение начинающего взлетать, приподнимая доктора Преториус на метр над полом, дрона.

– Всего лишь труд всей моей жизни, ребятишки. Благодаря вам я знаю, что всё работает. Этого мне достаточно. Делайте с этим что посчитаете нужным.

Шум ненадолго затихает, и наступает один из тех странных моментов, когда посреди хаоса всё вдруг становится спокойнее. Снаружи толпа, затаив дыхание, ожидает новой попытки выломать двери, и мотор грузовика слегка сбавляет обороты, прежде чем взреветь с новой силой.

Эти пару секунд тишины доктор Преториус смотрит на меня так пристально и серьёзно, как никто в жизни не смотрел. Её губы движутся, но я не слышу, что она говорит, так что я придвигаюсь поближе, и она хрипит мне в ухо:

– Ты умница, ребёнок. Вы все. И эта вонючая псина. И если кто спросит – скажите, что я не такая уж скверная. – Потом она улыбается своей полуулыбкой. – Ха!

Раздаётся очередной мощный удар, и грузовик наконец выносит двери. Снаружи доносятся восторженные вопли, и тягач отъезжает, оставляя огромное пустое пространство. Я вижу телевизионные камеры, и толпу людей, и полицейских. Вспышки камер практически ослепляют меня.

Потом толпа ахает: коптер-дрон приподнимается ещё немного, замирая над погрузочной площадкой, пока доктор Преториус регулирует управление. Кто-то кричит:

– Это она!

Потом дверь грузовика распахивается, и из неё показывается обширный зад тётушки Нуш, выбирающейся с водительского места. Я смотрю на Рамзи – он широко разинул рот.

На лице у тётушки Нуш написана чистая ярость, её брови превратились в одну свирепую линию, и она топает к Рамзи, стискивая кулаки. Я съёживаюсь и прикрываю глаза ладонями: не хочу смотреть, как друга отлупят у всех на виду. Рамзи тоже вздрагивает.

Но тётушка проходит мимо него к коптер-дрону, её длинная накидка трепещет в потоках воздуха от его лопастей. Без предупреждения она вытягивает руки и хватает одну из реек коптер-дрона, и тот кренится вбок. Тётушка Нуш что-то вопит доктору Преториус и замахивается на неё второй рукой. Глаза доктора Преториус округляются от страха, и она ускоряет лопасти ещё немного, стараясь подняться и оторваться от тётушки Нуш, пока они не начинают протестующе выть.

– Нет, тётушка! Нет! – вопит Рамзи, кидаясь вперёд и хватая её за руку, но она просто продолжает тянуть коптер-дрон, пока тот не начинает угрожающе заваливаться вбок. – Отпусти её! – Потом он кричит что-то на их родном языке, и они громко перебрасываются репликами.

Лицо тётушки Нуш неожиданно смягчается, и она говорит что-то, что, вероятно, значит «Правда?».

Рамзи кивает. Он говорит что-то звучащее как «Эра! Эра!», но явно означающее «Да! Да!».

Тётушка Нуш смотрит на доктора Преториус, и когда их глаза встречаются, она медленно отпускает коптер-дрон. Он покачивается и взмывает к крыше, а потом выравнивается. Доктор Преториус направляет его вперёд, через выломанную дверь и в небо над ошарашенной толпой.

Внизу, на земле, Рамзи и тётушка Нуш обнимаются. Она гладит и целует его по макушке, а по её толстым щекам катятся слёзы, когда они оба провожают взглядом коптер-дрон.

Доктор Преториус смотрит вниз, слегка машет нам на прощание, и мне хочется думать, что она говорит «До скорого, народ!», но кругом слишком шумно – не расслышать. Вместо этого она взмывает всё выше и выше, а потом коптер забирает вправо, летит над дорогой, над пляжем, над морем и наконец превращается в крошечную точку в сумерках.

И вот её уже нет.

Потом я обнимаю мистера Мэша, и я вся в его крови из скорпионьего укуса, а вокруг меня вопят люди.

– Отойдите! – говорят они. – Собака заражена! – Никто не подходит: все столпились, образуя круг, и я вижу лицо папы, проталкивающегося между собравшимися.

– Всё хорошо! – слышу я собственный голос. – Всё будет хорошо.

И Джессика здесь. Я хочу протянуть ей ампулу и крикнуть, что лекарство у меня, но тогда все стоящие вокруг люди увидят, и это покажут по телеку, и я думаю, сколько всего придётся объяснять, так что просто сжимаю ампулу в кулаке.

Из всех окружающих меня и не решающихся дотронуться – вдруг я заразная – людей именно Джессика выходит вперёд. Она садится на корточки, обнимает меня и шепчет:

– Оно у тебя?

Пока мы обнимаемся, я вкладываю крошечную ампулу ей в ладонь и говорю:

– У меня.

Потом подходит папа и тоже обнимает меня, и Клем. Рамзи обнимает своего папу, и Сасс со своей мамой обнимаются тоже. Мистер Мэш лежит со мной рядом, не двигаясь.

Последнее, что я говорю, прежде чем отключиться, – это:

– Можно отвезти его в ветеринарку? Его ужалил скорпион…

Когда я прихожу в сознание, я снова в больнице. Возле моей койки сидит папа.

– Привет, – говорит он.

Я несколько раз моргаю, а потом спрашиваю:

– Мистер Мэш?

Папа медленно кивает.

– Очень плох. Но… он выкарабкается. Ты сказала… скорпион?

Я даже не уверена, что именно помню. Я жадно пью воду из стакана, который протягивает мне папа, и говорю:

– Это правда случилось?

– Правда, – мягко подтверждает он. – По крайней мере… что-то правда случилось. Ты сможешь вспомнить подробности, когда будешь готова. А прямо сейчас тебе нужно просто отдыхать.

– Лекарство? Ампула у Джессики?

– О да. Его проанализировали два дня назад и испытали вчера, а прошлым вечером началось полномасштабное производство, так что…

– Два?.. С-сколько я спала?

– Медикаментозная кома, Джорджи. Три дня. Мы думали, что потеряли тебя. – Его подбородок слегка трясётся, и я вижу, как он стискивает зубы. Пытаясь скрыть это, он улыбается. Но одна слезинка всё же скатывается по его лицу и плюхается на круглое пузо.

– А другие собаки? Все собаки?