Так оно и было: папа всегда жил так, как ему хотелось.

Печальные размышления прервал стук в дверь ее дома.

Она отозвалась с непривычной вялостью:

– Да? Кто там?

– Амелия Уинтерз, – прозвучало в ответ.

Открыв синюю входную дверь, Элизабет с трудом заставила себя спросить:

– В чем дело, миссис Уинтерз?

Хорошенькая блондинка проговорила, запинаясь:

– Мне… мне так жаль… вашего отца, леди Элизабет.

Элизабет чувствовала усталость. Глубочайшую, давящую усталость. И ей было совершенно не до соболезнований ее равнодушной опекунши.

– Спасибо. Но, как вы видите, я уже ложусь.

– Я знаю, что сейчас уже поздно, милочка, но мне подумалось, что вам, наверное, будет трудно заснуть сегодня. Я… я принесла вам подогретого козьего молока. Если верить нашему повару, оно очень помогает.

Элизабет с удивлением увидела, что Амелия держит в руках серебряный поднос со стаканом и кувшинчиком. Сна совершенно не ожидала от этой женщины такой заботливости. На глазах ее выступили слезы – уже, наверное, в сотый раз за этот тяжелый день.

– Вы так добры!

– Вы совершенно измучены, миледи. Почему бы мне не помочь вам приготовиться ко сну и не уложить в постель, как сделала бы ваша добрая матушка, будь она сейчас здесь?

Элизабет не смогла бы припомнить, чтобы ее мать хоть когда-нибудь укладывала ее в постель, но вот няня действительно так делала в течение нескольких недель после смерти Анни.

Тем временем миссис Уинтерз проскользнула в дом и направилась прямо в спальню, где поставила серебряный поднос на столик у кровати.

– Ну вот, давайте переоденьтесь в ночную рубашку, а потом я налью вам стакан чудесного теплого молока. Вы перенесли ужасное потрясение, но когда отдохнете, почувствуете себя лучше.

– Не знаю, как мне вас благодарить, – пробормотала Элизабет.

– Меня совершенно не за что благодарить, – сказала Амелия Уинтерз, помогая Элизабет надеть рубашку. – Я ничего особенного не сделала.

Спустя несколько минут Элизабет, уже лежа в постели, приняла из рук миссис Уинтерз стакан подогретого молока.

– Почему вы так ко мне добры? – спросила она, совершенно не подумав о том, насколько обидным мог показаться ее вопрос.

Полногрудая красавица будто не слышала этого вопроса.

– Пейте молоко. Смотрите, чтобы не осталось ни капли.

Элизабет сделала несколько глотков и почувствовала, как по всему ее телу разлилось приятное тепло. Как странно! Ей сразу же захотелось спать.

– Повар был прав, – сонно пробормотала она.

Амелия Уинтерз наблюдала за ней, и глаза ее странно поблескивали в полумраке.

– Повар?

Речь девушки стала невнятной:

– Он ведь сказал, что молоко поможет мне уснуть.

Миссис Уинтерз рассмеялась, и смех ее оказался не слишком благозвучным и добрым:

– Ах ты, дурочка!

Элизабет вдруг поняла: происходит что-то не то. Совсем не то.

– Миссис Уинтерз, что вы подмешали мне в молоко?

– То, от чего ты будешь крепко спать.

– Зачем?

– Чтобы заполучить твой дневник, конечно. И на этот раз я не хочу, чтобы ты вскочила и начала за мной гоняться.

На секунду Элизабет удалось проснуться.

– Так в пещере были вы!

– Да.

Элизабет тихо произнесла:

– Это непорядочно – копаться в чужих вещах.

– Конечно. Но я ведь не очень хорошая леди. Разве ты до сих пор этого не поняла?

– Колетт предупреждала меня, что вы вообще не леди.

Блондинка нахально улыбнулась.

– Колетт была права. Тебе бы следовало ее слушать. – Она открывала ящики один за другим. – Ты, конечно, не захочешь избавить меня от лишних хлопот и сказать, куда ты его спрятала.

– Конечно.

– Так я и подумала.

Руки и ноги у Элизабет отяжелели, будто налились свинцом. Она не могла пошевелиться. Ей едва удалось приподнять голову с подушки.

– Мой дневник вам не поможет.

– Поможет, поможет. Мы с Андре намерены сами найти сокровища Мернептона Сети, Тогда мы сможем зажить как короли. До конца жизни хватит.

Элизабет хотела сказать другое. Существовали тайны, которых не знал никто. Никто, кроме нее.

Наиболее секретные записи были ею зашифрованы. Она научилась этой хитрости от отца, еще очень давно: только так можно было обезопасить себя, чтобы важнейшая информация не попала в чужие руки.

Но этим дело не ограничивалось.

Далеко не ограничивалось.

– Нехорошо… святотатство… проклятие…

– Я не верю всей этой чуши насчет древних проклятий, так что не пытайся меня запугать, – заявила негодяйка, роясь в сундуке Элизабет.

– Н-нет…

Амелия Уинтерз обернулась и бросила на девушку враждебный взгляд:

– Так скажешь мне, где твой дневник?

– Н-н…

А потом она могла только мысленно кричать: «Джек! Помоги мне, Джек! Не дай ей украсть мои записки и карты!»

Больше Элизабет ничего не помнила. У нее даже не хватило сил, чтобы громко крикнуть. Всего одно слово промелькнуло в сознании. Одно только имя было у нее на губах, когда она провалилась в пропасть забытья: «Джек!»

Джек!

Элизабет проснулась в страхе и села на постели.

Только оказалось, что она вовсе не в своей постели. Она лежала на мягком матрасе, расстеленном прямо на полу, накрытая до подбородка богато расшитым покрывалом.

Трудно было сказать, что хуже: страшная пульсирующая боль в висках или открытие, что под покрывалом на ней ничего нет.

Боже избави! Неужели она все-таки попала к торговцам белыми рабами? Ее продали в гарем. Она стала экзотической игрушкой богатого паши.

Элизабет быстро легла на спину и зарылась в шелковистое покрывало.

Что она может вспомнить?

Ее отец умер. Это воспоминание стрелой пронзило ей сердце. Она помнила тот день во всех его печальных подробностях. Это произошло всего лишь вчера?

Нет.

В ее памяти стали возникать какие-то туманные картины. Что-то подсказывало ей, что с того момента, когда они с Али хоронили отца, прошло немало времени.

Али? Где он теперь, ее объявившийся брат? Что случилось с красивым юношей, к которому она успела так сильно привязаться?