Убогое крыльцо пахло старой мочой и свежей рвотой. Рвота была его собственная; она заляпала всю рубашку. Стиви попытался встать, но ноги оказались как ватные. Было очень холодно. Болело горло.

Потом Стиви услышал шаги. Кажется, Микки Маус возвращался. Может, он отведет его домой.

– Вставай, сынок.

Это был не Микки Маус. А полицейский.

– Ты что здесь делаешь? Я сказал, вставай.

Опираясь на осыпающиеся кирпичи крыльца, Стив поднялся на ноги. Полицейский осветил его фонариком.

– Боже, – сказал он, омерзение было написано на его лице. – Да у тебя, блядь, серьезные проблемы. Ты где живешь?

Стив покачал головой, уставившись на испачканную рвотой рубашку, словно пристыженный школьник.

– Как тебя зовут?

Он не мог вспомнить.

– Имя есть, парень?

Стив старался вспомнить. Если бы только полицейский так не кричал.

– Давай, соберись.

Слова как будто не имели смысла. Стив чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Дом.

И теперь он начал рыдать, всхлипывать, размазывая сопли, и чувствовал себя таким покинутым. Ему хотелось умереть: просто лечь и умереть.

Полицейский встряхнул его.

– Ты под кайфом, что ли? – потребовал он ответа, вытащил Стива под свет ярких уличных фонарей и уставился в его заплаканное лицо.

– Шевели ногами.

– Мама, – сказал Стив. – Я хочу к моей маме.

Эти слова полностью изменили ситуацию.

Неожиданно полицейский счел все это зрелище не просто жалким или отвратительным. Этот мелкий подонок с красными глазами и рубашкой, обляпанной переваренным обедом, начал реально действовать ему на нервы. Слишком много денег, слишком грязи в его венах и так мало дисциплины.

«Мама» же стала последней соломинкой. Полицейский ударил Стива в живот, аккуратно, жестко и эффективно. Стив согнулся, хныкая.

– Ты что, бичом хочешь стать?

– Нет. Нет.

Стив не знал, что такое бич; он просто хотел понравиться полицейскому.

– Пожалуйста, – произнес он и опять заплакал, – отведите меня домой.

Его слова сбили полицейского с толку. Паренек не стал сопротивляться, не стал голосить о своих правах, как обычно делали такие, как он. Обычно все так и заканчивалось: на земле, с разбитым носом и воплями, требующими соцработника. А этот просто рыдал. У полицейского появилось дурное предчувствие. Паренек, похоже, по фазе съехал или вроде того. Блядство какое-то. Теперь он почувствовал себя ответственным за этого странного парня. Взял Стива за руку и потащил через дорогу к своей машине.

– Залезай.

– Отвезите меня…

– Я отвезу тебя домой, сынок. Отвезу.

В ночлежке одежду Стива обыскали, хотели найти хоть какие-то документы, но без толку. Потом проверили тело на блох, а волосы – на вшей. Только тогда полицейский уехал, чему Стив обрадовался. Этот человек ему не понравился.

Люди в ночлежке говорили о нем так, словно Стива рядом не было. Говорили, какой он молодой; обсуждали его психическое состояние, его одежду, вид. Потом дали кусок мыла и отправили в душ. Он стоял под холодной водой десять минут, потом вытерся грязным полотенцем. Ему дали бритву, но бриться он не стал. Забыл, как это делать.

Потом он получил какую-то старую одежду, что Стиву понравилось. Эти люди оказались не такими уж плохими, пусть и говорили о нем так, словно его в комнате не было. Один даже улыбнулся ему: грузный мужик с седоватой бородой. Улыбнулся так, как собакам улыбаются.

Одежду Стиву выдали странную. Или слишком большую или слишком маленькую. Всех цветов: желтые носки, грязная белая рубашка, брюки в тонкую полоску, которые явно шили на какого-то обжору, изношенную кофту, тяжелые ботинки. Стиву понравилось одеваться, он натянул две куртки и две пары носок, пока никто не видел. Чувствовал себя увереннее с несколькими слоями хлопка и шерсти на теле.

Потом Стиву сунули в руку номерок на койку и оставили ждать, пока откроются спальни. Он был терпелив, в отличие от некоторых людей, стоящих в коридоре вместе с ним. Они что-то неразборчиво кричали, многие по крайней мере, пересыпали вопли ругательствами и плевали друг в друга. Все это пугало Стива. Он хотел спать. Просто лечь и уснуть.

В одиннадцать охранник открыл дверь общую спальню, и все потерянные души по очереди прошли внутрь, ища свою железную койку на ночь. В помещении, большом и плохо освещенном, разило дезинфицирующими средствами и старыми людьми.

Избегая взглядов и рук остальных бомжей, Стив нашел свою неубранную кровать с одним тонким одеялом и лег спать. Вокруг кашляли, бормотали и тихо плакали люди. Один, лежа на серой подушке, молился, уставившись в потолок. Стив подумал, что идея неплохая. И потому вспомнил свою любимую детскую молитву:

– Иисус кроткий, Иисус смиренный, взгляни на этого ребенка. Сжалься над моей… (Какое там было слово-то?) Сжалься над моей простотой, дозволь прийти к тебе.

От нее он почувствовал себя лучше; а сон, этот целебный бальзам, был грустным, но глубоким.

Куэйд сидел в темноте. Его снова охватил морок, причем хуже, чем обычно. Тело сковал страх, настолько сильно, что он даже не мог встать с кровати и включить свет. И что если в этот раз ужас не обманул? Что если человек с топором стоит у двери во плоти? Ухмыляется, как сумасшедший, танцует, словно дьявол, наверху лестницы, как всегда было во снах Куэйда, танцует и ухмыляется, танцует и ухмыляется?

Ничто не двигалось. Ни скрипели ступеньки, никто не смеялся во тьме. Он не пришел за ним. Куэйд доживет до утра.

Тело слегка расслабилось. Он свесил ноги с края кровати, включил свет. Комната действительно оказалась пустой. В доме стояла тишина. Сквозь открытую дверь Куэйд видел лестничную площадку. И там, разумеется, не было никакого человека с топором.

Стив очнулся от криков. Все еще было темно. Он не знал, как долго проспал, но теперь хоть ноги не болели. Опершись локтями о подушку, он слегка приподнялся, пытаясь рассмотреть, из-за чего поднялся шум. В четырех рядах от него дрались два человека. Причина ссоры была неясна. Они просто сцепились друг с другом, как девчонки (от их вида Стив засмеялся), верещали и дергали друг друга за волосы. В лунном свете кровь на их лицах и руках казалась черной. Тот, который постарше, упал на кровать и закричал:

– Я не пойду на Финчли-роуд! Ты меня не заставишь! Не бей меня! Я не твой человек! Я не твой!

Второй его не слушал; он был то ли тупым, то ли слишком разозлился и не понимал, что старик просит оставить его в покое. Свидетели со всех сторон подстрекали его, и нападавший снял с ноги ботинок и принялся охаживать им жертву. Стив слышал громкие звуки ударов каблуком по голове. Каждый сопровождали одобрительные крики людей вокруг и затихающие вопли старика.