– Ничего не поделаешь – форма…

Метакса побежал доложить адмиралу о гостях.

Ушаков вышел и с интересом смотрел на эту картину. А когда передняя шлюпка начала приставать к «Св. Павлу», ушел в каюту, кивнув Метаксе и капитану Сарандинаки:

– Встречайте богатого гостя!

Оказалось, что это кехая, то есть придворный чиновник, приехавший от имени великого визиря поздравить адмирала Ушакова, прославленного Ушак-пашу, с благополучным прибытием.

Федор Федорович тотчас же принял его. За турком внесли корзины цветов и чудных лимонов и апельсинов. Адмиральская каюта сразу заблагоухала.

Цветами больше всех был очарован денщик Федор. Он не мог оторваться от них, стоял и смотрел, в умилении сложив руки на груди.

Кехая просил Ушакова принять в подарок цветы, овощи, фрукты и свежую провизию.

Адмирал поблагодарил великого визиря за подарки и пригласил кехаю сесть. Турок сел. Пот тек с него, он утирался рукавом, но шубы не снимал.

Федор Федорович велел принесть кофе и варенья.

– А трубки подавать? – спросил шепотом Федор.

– Приедет визирь – тогда, а этому лупоглазому много чести, – ответил вполголоса Ушаков.

– Федор Федорович, а может, подадим, а? Вы бы сами не курили, а он пусть сосет. Человек-то какой уважительный! – шептал Федор, которого кехая расположил своими роскошными цветами.

– Уважительный! Останься с ним на ночь, он те голову оттяпает! Вишь, насупился, как нагорелая свеча! – говорил на одной ноте Ушаков, приветливо глядя на гостя.

Принесли кофе и варенье.

Выпили кофе, поговорили о том о сем, и кехая уехал. Фелюги давным-давно были пусты: припасы быстро перегрузили на русские суда.

– По пять барашков на корабль, на семьсот человек. Не очень-то разойдешься, ваше высокоблагородие, – докладывал капитану Сарандинаки вахтенный мичман.

– Даровому коню в зубы не глядят! – ответил Сарандинаки. – И за это спасибо!

– Овощей много – это хорошо! – заметил Метакса.

– Ну, кто еще сегодня к нам пожалует? – сказал Ушаков после отъезда кехаи и пошел снимать парадный мундир: жара адова!

Баковый часовой успел уже смениться. Заступила другая вахта. Матросы разомлели на баке. На берег смотреть уже не хотелось – одно и то же. Разговор не клеился.

– Ребята, а ну кто отгадает загадку? – спросил всегдашний весельчак матрос первой статьи Левкович.

– Ну, говори, – лениво согласился кто-то.

– Что это: поставь на ноги – бежит, поставь на голову – бежит, и на стену повесь – бежит, и пусти – бежит, и держи – бежит, а положи – лежит? Кто знает, не говори!

– Муха, – сказал молодой матрос.

– Почему муха? Разве ее поставишь на голову и она бежит?

– А по потолку, скажешь, она не бежит?

– Хорошо. А положи – лежит? Что, муха будет лежать?

– Отдави ей голову, будет лежать, – засмеялись матросы.

– Это не дело. Да и сказано: на стену повесь – бежит…

– Не-ет, это не муха! – повертел головой молодой матрос.

Его, видимо, заинтересовала загадка.

– Ну так что?

– Погоди, погоди, кажется, догадался, – повеселел он. – Склянка, склянка!

– То-то же. Ну а вот эту…

– Шлюпка по носу! – вдруг крикнул часовой.

Сразу возникла живая загадка: кого бог несет?

Все кинулись смотреть.

Шлюпка была красивее прежней, но одна. Издали видно: гребцы в красных фесках и синих кафтанах. На корме натянут голубой тент. Под тентом на софе сидит кто-то в чалме и пестрой одежде.

– Шестерка!

– Кто-то важный.

– Но уже без шубы…

– Смекнул все ж таки, что в шубе еще рановато…

Доложили адмиралу. Ушаков вышел не надевая мундира, в одной рубашке.

– Шестивесельный каик, – сразу разглядел Ушаков. – Он и не собирается приставать к нам.

– Федор Федорович, это султан! – зашептал Метакса.

– Отчего ты так думаешь?

– Вон у него на корме – алый флаг. И концы весел расписаны и украшены серебром.

– Пойдем-ка, Егорушка, на шкафут, там посмотрим. Тут неловко, – сказал Ушаков и пошел со шканцев.

Каик медленно шел вдоль русской эскадры. Турок, сидевший под тентом, внимательно осматривал каждое русское судно.

– Хочет убедиться, хороша ли помощь, – догадался Ушаков. – Смотри, брат, смотри!

– Вот бы в него теперь пальнуть холостым хоть из нашей двенадцатифунтовой, – подумал вслух артиллерийский мичман.

Ушаков улыбнулся:

– Он и так пуганый!

– Хочешь, чтоб у Томары родимчик приключился? – сказал Сарандинаки. – Чуть чего – и посадят раба божьего в Семибашенный замок блох кормить!

Била уже третья склянка, когда султанский каик обошел вдоль линии русских судов и вернулся обратно.

– Султан уже пошел домой! – доложил, входя в каюту к адмиралу, Метакса.

– Значит, теперь можем спокойно спать – больше никто не пожалует. Выше султана ведь у них кто?

– «И Магомет, пророк его…» – процитировал Метакса.

– Ну, Магомет до нас, грешных, не снизойдет! – улыбнулся Ушаков.

Наутро Томара прислал чиновника сказать, что вчера султан негласно осматривал русский флот и остался им очень доволен. Особенно ему понравился «Св. Павел». Удивился порядку и тишине на эскадре.

– У нас на одном каике больше шума, чем у русских на всех судах! – говорил султан.

Томара пригласил Ушакова на восемь часов вечера к себе, сказав, что у него будет великий драгоман[75]. Оттоманской Порты, князь Ипсиланти.

В назначенное время Ушаков поехал к Томаре.

Весь берег – с утра до ночи – был усеян толпами народа, который приходил и приезжал из окрестных деревень посмотреть на русского Ушак-пашу и его флот. Тут были все – от богато одетого, важного чифликчи[76] до полуголых, в рваных грязных фесках гамалов[77].

Когда Ушаков вышел из шлюпки в парадном зеленом мундире, шитом золотом, с орденами, в адмиральской шляпе, толпа почтительно расступилась перед ним.

Князь Ипсиланти поднес Ушакову от имени султана табакерку, усыпанную бриллиантами, – за быстрый переход с флотом. Великий драгоман скоро уехал, и Федор Федорович остался с Томарой.