И хотя ему, уже Константину Остбергу, был ведом дальнейший путь девочки-гречанки, родной племянницы византийского вельможи, он знал, сколько горя ей принесло одиночество!

Но, разрывая воспоминания уже о дочери Катарине, как Остберг ни тянулся к ним, птицы неуклонно приближались, становились яснее. Они обретали четкие контуры. И тогда князь понял: это были неживые птицы. Через небо шли стальные птицы Апокалипсиса!

Константин Остберг открыл глаза, оглянулся по сторонам. Вдалеке садовник подстригал кусты, двое охранников, с кобурами под мышкой, говорили о чем-то.

Еще никто не почувствовал это, только он — нарастающий звук. Тонкий, пронзительно-звенящий, устрашающий…

Остберг поднялся с плетеного кресла — взгляд его сам тянулся в прозрачную синь над родными горами. Затем показались три точки, они становились все отчетливее, темнее.

Это и были те три птицы…

Константин Остберг быстро подошел к каменному парапету. Он не верил самому себе — не желал верить. Но точки становились все крупнее. И теперь было ясно: они приближаются сюда. Уже можно было различить крылышки — черные стрелки.

Вой приближался. Там, внизу, появился его старый дворецкий. С тревогой поглядел в ту же сторону, затем быстро задрал голову — к балкону. Их взгляды пересеклись.

— Не может быть! — отчаянно замотав головой, выкрикнул старик.

Но Константин Остберг только кивнул, что означало: это так. Двое охранников уже смотрели на них, всполошенных; садовник обернулся на звук. Уволенный охранник Никас, получивший расчет, с одной из аллей тоже глядел вверх.

Самолеты были уже близко. Константин Остберг вцепился руками в каменный парапет и напряженно смотрел вперед. Первый раз в жизни что-то оказалось сильнее его, оно гипнотизировало, завораживало, не давало ступить ни шагу!

Вырвав из кармашка пиджака сотовый телефон, он стал набирать номер. То и дело князь поднимал голову, затем набирал цифры, и следом вновь обращал взгляд на три стальные птицы, уже входившие в пике над замком. Только бы не было занято! А внизу уже что-то кричали оба охранника, но он не видел и не слышал их.

— Алло! Алло! Катарина! — закричал он в трубку. Вой самолетов теперь пронзал каждую клеточку его тела. — Катарина!

— Алло, папа? — издалека послышался родной голосок. — Папа, я рядом!

— Что?!

— Я рядом!

— Ты всегда была со мной, всегда! — Губы его дрожали. — Я люблю тебя, милая, люблю!

— Папа, что случилось?!

Шесть смертоносных стрел вылетело из-под крыльев уже подлетающих к предместьям замка самолетов, пеня за собой белые хвосты.

— Папа, что это за самолеты? — кричал ее голос в трубке. — Что происходит?!

Он услышал слово «самолеты», но не придал этому значения. Для него она была далеко в России!

— Люблю тебя, дочь, — прошептал он. — Люблю…

Последнее, что увидел Константин Остберг, это было ослепительно синее небо и всколыхнувшаяся земля, в одно мгновение превращенная в ад…

Зоя заснула на руке Горовеца, и потому ему не хотелось тревожить ее — тянуться за сотовым телефоном. Но он трещал и трещал без остановки. Георгий Горовец тихонько приподнял руку девушки, выполз, положил руку обратно на подушку и тут же услышал ее сонное:

— Идите, идите, комиссар Горовец, вам звонит шеф Интерпола!

— Ты не спишь?

— Сплю.

А был-то всего-навсего полдень, но вот уже несколько дней они не расставались. День смешался с ночью. Два одиночества встретились, и теперь, счастливые, никак не могли расстаться. Да и не желали этого делать!

Горовец дотянулся до трубки, приложил к уху:

— Алло?

— Горовец? — он даже не сразу узнал голос своего начальника, таким он был встревоженным.

— Я, шеф.

— Включи телевизор, центральный канал, и через пять минут будь готов.

— А что по центральному каналу?

— Включай и одевайся! Отпуск закончен, Горовец!

Комиссар пожал плечами, взял пульт, нажал на кнопку. По первому каналу, после анонса, начинались новости…

— Я сам за тобой приеду, — сказал шеф, — только скажи, куда. Тебя хотят арестовать.

— Арестовать — кто?

Зоя, щурясь, оторвала голову от подушки.

— Секретная служба. Быстро!

— Но за что?

Зоя продолжала сонно смотреть на него, разве что настороженности прибавилось.

— За связь с террористами!

— Бред какой-то…

Горовец едва успел это договорить. Страшный удар опрокинул в коридоре дверь, и через пять секунд в спальне Зои Вайдовой, в ее пражской квартире, в них тыкали стволами пять с ног до головы экипированных в черную броню спецназовцев в шлемах с опущенными забралами. Красные лучики бродили по волосатой груди Горовеца, по плечам и груди Зои, уже сидевшей у спинки кровати, комкавшей одеяло у подбородка.

— Положите трубку, Горовец, — сказал офицер.

— Как скажете, — усмехнулся тот. — Но можно я скажу еще пару слов своему шефу?

— Нет, — отрезал офицер. — Кладите и одевайтесь. Зоя Вайдова тоже.

Спецназовцы немного успокоились — двое голых людей не внушали им опасности. Но перепуганная до смерти Зоя язык проглотила, могла только моргать.

— Может быть, отвернетесь? — попросил Горовец. — Это ради дамы.

— Одевайтесь, — сухо приказал офицер.

Зоя замотала головой:

— Я не буду.

— Да опустите вы стволы, — рыкнул Горовец на офицера. — Девушку напугали!

Офицер кивнул, солдаты опустили автоматы. Горовец наклонился к Зое, поцеловал ее в висок.

— Одевайся. У них такая работа — следить за каждым твоим шагом! И потом, тебе нечего скрывать, ты — прекрасна. Пусть мне позавидуют! Одевайся, прошу тебя, и поторопись…

Зоя, все еще таращась на солдат в черных масках, отыскала белье и стала одеваться под одеялом. В наступившей тишине Горовец прислушался к новостям.

«Экстренное сообщение. В Сербии, в городе Драгове, была разоблачена международная террористическая группировка, — сказала диктор. — Ее руководитель — бывший иллюзионист Константин Остберг…»

— Что? — одевая джинсы, Горовец уставился на экран. — Что?!

А на экране уже показывали обгорающие руины замка, стоявшего на горе.

«Сегодня в полдень ВВС НАТО совершили полную зачистку осиного гнезда…»

— Господи милостивый, Зоя, они все же сделали это, — только и сказал Горовец. — Они сделали это…

А в эти же минуты, под скандинавским городком Гульденштерном, в замке Волчье логово, у камина, на львиной шкуре лежала Каролайн Блэк. Она была обнажена. Темные волосы укрывали густой волной одно ее плечо. Карие глаза блестели.