– Уй...

– Может, главному доложить?

– А что мы ему скажем? И где Семен?

Более решительный из приятелей оглядел предбанник между дверьми. Подхватил случившуюся в уголке лопату, взвесил в руке. Второй попятился.

– Может, все-таки доложить?

Дверь распахнулась, на пороге закачался Бэзил.

– Эй, парни! – прогнусавила поп-звезда. – Выпить есть? А трав...

Изложить все свои желания Бэзил не успел. Перенервничавший студент от души приложил его по башке. Другой, ободренный примером, разжился массивным совком для мусора. Распахнув дверь ударом ноги, первый уже входил в морг...

– А ты говорил, главному доложить.

Стерев со лба пот, студенты огляделись с чувством выполненного долга. В гудевшей всю ночь покойницкой наконец воцарилась благодать. Никто не пел, не прыгал, не терся телом о другие тела. Покойники, как и пристало, отдыхали от тягот земного пути на столах.

– Точняк! Сами справились.

Бульк...

Ботинок заглотнул очередную порцию мутной воды. Странное все же развлечение – лезть через болото за артефактом. Вдобавок не зная, как он выглядит! Можно полдня пробродить вокруг какого-нибудь булыжника, а потом окажется, что это и есть искомый камень-с-распутья. Не станешь ведь каждую каменюку ворочать в надежде обнаружить хрестоматийное «направо пойдешь...». А что учудили на этот раз мастера, даже представить трудно. Полигонная игра по русским сказкам – это вам не Мордор штурмовать по тридцатому заходу.

Ладно, хватит ныть! Вот отыщем артефакт, и сразу веселее станет. Или не сразу? Вон на прошлой игрушке Дэну волшебный диск пообещали. Тоже думал, что как найдет, так ни один маг с ним по силе не сравнится. Универсальный защитный артефакт, мол. Направленный на противника, отражает любое заклинание. Тоже в болоте спрятали, подлецы. Думаете, легко из болота к замку тащить выкрашенную золотой краской крышку от канализационного люка?

Нет, все-таки не зря ему старшие товарищи, когда еще сопливым новичком был да в эльфы метил, разъясняли: все мастера козлы. Теперь матерый, заслуженный гном Тиралд сам доносил до длинноволосых юнцов эту максиму. А ведь был и он когда-то хрупок, наивен и свеж! Много иллюзий развеялось с тех пор, потонуло в холодных лужах, ушло в сыру землю. Сначала он верил, что мастера пьют с духом профессора чай, прекрасные девы чисты и невинны, а сам он, бесспорно, владеет конем, каждый шаг которого в два раза длиннее предыдущего, осталось только вспомнить, где его стойло. Потом, отощав на сухомятке, отваляв бока по спальникам и зад по общим вагонам, перешел к убеждению, что девки не умеют пить и спьяну становятся легкодоступны, а те, которые умеют, – те становятся мастерами и мстят, стервы, честным игрокам за свою невостребованность. А со временем все как-то устаканилось, успокоилось, и Тиралд (он же Сережа Соболев) остановился на том, что, во-первых, лужи холодны, палатки грязны и женщины в товарном отношении неоднородны, а во-вторых, что сам он едет на каждую игру, до которой может дотянуться, едет, никаких чудес не ожидая, просто потому, что не ехать не может.

– Стой, раз-два!

Шагавший во главе отряда Иван-герой (для своих Бенедикт, в миру Артем Васильев) ткнул пальцем в карту, потом в торчащий посреди «тракта» старый километровый столб:

– Ориентир. Здесь ищем. Девочки налево, мальчики направо!

И, дождавшись, когда дружинники исполнят приказ, нырнул в заросли влево от тропы.

Тиралд почти сразу откололся от мужской части отряда. Подуставшие мужики (игра выдалась на диво бестолковая, с суматошной беготней и сюжетными неувязками) дружно направились за кусты. Оттуда тут же зажурчало, защелкало зажигалками, потянуло дымком и беззлобной матерщиной. Тиралд, предпочитавший водку пиву и потому не имевший проблем с мочевым пузырем, в рассеянности побрел в чащу один. Ну про чащу, положим, это он так, для пущей форматности. Рощицы, еще уцелевшие меж недобитых пригородных деревенек, годились разве что для шашлыков на Девятое мая. Но какая-никакая растительность все же кучерявилась меж чахлых стволов, порой густея достаточно, чтобы скрыть в себе захованный артефакт или справляющего нужду толкиниста.

Тот кустарник был безнадежен. Опытный в игрищах Тиралд это сразу понял. Вокруг трава, ни тропки в ней, ни проплешин, впечатанных грубым ботинком организатора. Чего его туда понесло, Тиралду и самому было неясно. Видно, веяло чем-то от этого, позабывшего изгадиться, островка зелени, чем-то давним, позабытым-позадушенным. Тиралд уважительно, словно в море, вошел в траву. Отвел ветку неведомого горожанину растения. Среди листьев блеснуло золото.

Золото? Черт! От неожиданности он резко выпустил ветку, и та, будто в отместку за непочтительность, хлестнула его по лицу, смахнув очки. Рухнув, как подраненный, Тиралд нервно зашарил в траве. Два слова колотились у него в голове: «очки!» и «артефакт!». Ну где же эти чертовы очки? Без них игра для него кончена, никакие артефакты не помогут. Проклятье, но что же там блестит таким убедительным масляным блеском? Трясущимися пальцами он нащупал вторые глаза, кое-как нацепил их, по счастью уцелевшие, на переносицу и прямо как был, на коленях, вполз под склоненные ветви.

В плотном круге кустов обнаружилась прогалина. На прогалине поверх травы раскинулся роскошный черный шитый золотом плащ, а поверх плаща – столь же вольно раскинувшись – баба, не менее роскошная.

То есть про бабу – это он так, для понижения градуса экстаза. На самом-то деле с первого взгляда становилось ясно, что никакая это не баба, тем паче не телка и даже не девушка, а самая настоящая дева. Дева в глухом черном одеянии, составлявшем сногсшибательный фон для аристократической бледности лица и огненной рыжины собственных, не крашеных, волос. Дева с царственным профилем, с жилкой на белом виске и с мирискуснической лиловой тенью под ресницами и даже, мама дорогая, с зеленым камнем посреди тонкого золотого обруча надо лбом. Камнем, подозрительно похожим на изумруд.

Это ж она, Спящая царевна! Тиралд терся на поганище лет десять, наблюдая, как растет качество исполнения атрибутики в среде серьезных игроков. Он и сам давно расстался с первым мечом, любовно выструганным из пионерской клюшки. «Патриарх» висел теперь с почетом на стене поверх первого же, крашенного в бабкином тазу плаща, как во многих толкинистских квартирках. Но такого уровня – да просто такой красотищи – ему встречать не приходилось. Ни единой неубедительной черты! Спящая была натуральна до последнего волоска, до каждой петельки золотого шитья, словно выросла из этой травы на прогалине. Она была до того настоящей, что Тиралд, наверное, и не поверил бы, засомневался, если б успел.

Только ничего он не успел. Посмотрел еще раз на лицо царевны – и будто в колодец ухнул. Разом смыло последние лет шесть бестолковой, неладно устроенной жизни: все эти поиски себя, ночные приработки за кухонным столом, спиной к башне из грязной посуды, презрение к себе самому и за отсутствие денег, и за попытки их заработать, посиделки с друзьями, с которыми сросся, как не мывшийся лет пятнадцать рыцарь с собственным исподним. Он вдруг перестал быть Сергеем Соболевым в обносившемся юношеском костюмчике лесного жителя. Он действительно стал гномом Тиралдом, бывшим эльфом, нынче играющим роль славянского дружинника. И конечно, Тиралд поступил так же, как любой уважающий себя гном на его месте: наклонился к губам спящей красавицы и смачно поцеловал.