Тиралд с покорной улыбкой наклонился к ребенку. Сдвинув в угол дивана кучу хлама, завалился в другой угол, пристроил сына под бок и прикрыл глаза, мечтая доспать.

Целых две минуты Пуська честно пытался себя развлекать. Потеребил покрывало, полазал туда-сюда через отцовское туловище, посопел, погрыз что-то найденное тут же. Потом раздался тяжелый звук удара, и Тиралд в ужасе подскочил. Пуська уже был внизу, падение не испортило его настроения и не заставило переменить планы. Упорно, как маленький розовый танк, он двигался в сторону кухни.

– Мама! – требовательно раздалось от двери.

– Я не мама, я папа, – поднимаясь, вздохнул Тиралд, в свидетельстве о рождении сына заявленный как Сергей Георгиевич Соболев.

Впрочем, Сергеем Георгиевичем ему за тридцать два прожитых года побыть почти и не довелось. Всю сознательную жизнь проходил в Тиралдах. Так звала его и жена, когда-то тоже состоявшая в историко-ролевом клубе. С тех пор она успела переменить мнение о прекрасных одухотворенных юношах в плащах, прониклась презрением к собственному эльфийскому прошлому, кстати, и мясом обросла, но спутника жизни упорно продолжала кликать по-старому. В ее устах гордое имя почему-то звучало собачьей кличкой. Себя она, тоже по старой памяти, позволяла звать принцессой, это почему-то не оскорбляло ее новой феминистической природы, от Тиралда же требовала собачьей преданности, услужливости и незлобивости. И как это его угораздило? Мало, что ли, девчонок было в клубе?

– Пуська, не тащи каку в рот!

Тиралд кинулся в кухню оттаскивать отпрыска от мусорного ведра. Предстояло еще изыскать какое-то пропитание, хотя бы ребенку, да так, чтобы не объесть принцессу.

Несколькими часами позже Снежана в прескверном настроении вылезла из машины у «Макдоналдса». Она только что посетила семинар для деловых мужчин и выродков, пока еще не ставших деловыми мужчинами, но желающих стать. На семинар пускали и женщин – непонятно почему. То ли разрядить обстановку в толпе конкурентных самцов, то ли в порядке женского ликбеза, чтобы умели бабы-дуры выбрать породистого мужчину и правильно за ним ухаживали. А может, руководителю семинара они, бабы-дуры, просто нравились – ну чисто визуально. После таких мероприятий у Снежаны всегда портилось настроение. Разнежившись в атмосфере конкурентной самцовости, она выходила к своей дряхлой «копейке», а в голове еще крутились цифры месячного дохода чужих правильных мужиков. Вот бы ей такого мужика! Уж она бы нашла применение его талантам, уж он бы у нее – ух, по струнке бы ходил! А ее, красавицу Снежану, возвышенное, тонко организованное существо, носил бы на крепких мужских руках. Квартиру бы купил большую. Домработницу нанял. Ну не выносит она всего этого – швабры, тазы, поварешки! И никаких младенцев, ползающих по грязному полу. Она яростно хлопнула дверцей, заперла на ключ, как последняя нищенка. Когда же сыщутся деньги на центральный замок? Тоже мне муж, на такую малость заработать не может.

Правильный дядька этот лектор. Снежана тоже считала, что женщина должна сидеть дома, а не вскакивать ни свет ни заря, чтобы торчать целый день на работе. Выдумали тоже на работе сидеть! Женщина должна вносить в жизнь мужчины красоту и это... создавать – ну этот, как его, уют. Вот. Задолбало все! Снежана помчалась к забегаловке, на ходу вынимая запищавший мобильник.

– Да!

– Принцесса, ты где?

– В центре, с Людкой встречаюсь. Чего тебе?

– Да ничего. – Рохля-муж в трубке вздохнул. – Тебя вот ждем.

– Подождете! – рявкнула Снежана и нажала отбой.

Ничего, подождут. Дома все равно жрать нечего, так что ж, голодной сидеть? По пути с умного семинара она очень удачно подбомбила и считала себя в полном праве проесть в одиночку заработанное тяжким трудом. Да, бензин заливался на деньги мужа, ну и что? Да и деньги это разве? Смех один! Муж, покорный, незлобивый и хозяйственный, раздражал Снежану безмерно. Он ничем не был похож на настоящего мужчину, о котором рассказывали на тренингах и писали в рассылках. Вообще, Снежана чувствовала в себе большой феминистский потенциал. Мужчины совершенно испаскудились! Одни стелются половыми тряпками и мало зарабатывают, другие командуют и больно дерутся. Был у Снежаны до замужества один такой... Экстерьер что надо, и бабки, и все при нем, но, приходя домой с работы, завел моду требовать от Снежаны горячей еды. Дальше больше: почему пол грязный, почему рубашки не глажены, почему башку редко моешь, людям стыдно показать. А у Снежаны, может, депрессия разыгралась от грубости окружающей действительности. В общем, ушла она от него. То есть как бы он ее прогнал, но фактически она бы и сама ушла, просто не успела. Нынешний муж ничего не требовал и тем более не дрался, но это было как раз хуже всего. Такой, как он, заслуживал одного лишь презрения, а как ей, женщине, любить мужчину, которого она презирает?

В общем, подождут.

В дверях Снежана завязла в группке детей лет десяти. Спешили, гаденыши, нажравшись. Она прорвалась в зал, едва удержавшись от желания надавать пинков, и кинулась к кассе. Как раз успела проскочить вперед зазевавшейся парочки. Диктуя заказ, почувствовала, что кто-то буравит ее взглядом. Кому это вздумалось на нее пялиться? Она оглядела весь зал, но ни заинтересованных мужчин, ни недовольных невесть чем теток, с которыми можно было бы поскандалить, не обнаружила. Все прочие категории населения Снежану не занимали, прочих она в упор не замечала. Прежде чем вернуться к заказу, она коротко отлаяла парочку, недовольную задержкой, и нарочито медленно рассчиталась. Ей срочно требовалась разрядка. Взгляд был уж больно неприятный. Тяжелый такой, давящий. Непонятный взгляд.

Над полусъеденным бургером Снежану заморозила неожиданная мысль. Совершенно чужая и лишняя, она взялась непонятно откуда, просто-напросто заползла ей в голову, как какой-то паразит: «А что там семья ест?» Снежана даже жевать перестала, уставившись на кусок огурца, что торчал меж двух котлетин, будто высунутый язык. Покончив кое-как с булкой, она принялась было распаковывать пирожок. Горячий, сладкий. Надкусываешь хрустящую корочку, ловишь языком капельку густого вишневого сиропа... Сережка обожает сладкие пирожки. А Снежана даже банальный блин испечь не умеет, приходится мужу батончиками из ларьков пробавляться. А у нее тут еще и коктейль клубничный... Пуська, конечно, маловат еще для макдоналдсовых сластей, но изредка ведь можно, ребенок не аллергичный, здоровенький, классный такой ребеночек... Ему бы понравилось.

«Стоп! – оборвала она себя. – Что это со мной? Всю семью по ресторанам кормить? Еще чего не хватало! Пусть Тиралд с ребенком дома сидит. В конце концов, это его ребенок. Я тут ношусь, зарабатываю... Не может денег в дом принести – пусть делает, что говорят! Хотя отец-то он и в самом деле неплохой. Пуська его обожает, и он Пуську...» Удовольствие от обеда стремительно шло на убыль. Кинув в сумку нетронутый пирожок, Снежана выхватила кошелек, пересчитала бумажки и монетки и побежала в хвост очереди к кассе.

Примчавшись домой – у старенькой машинки будто крылья выросли, – Снежана прямо с порога кинулась греть в микроволновке кульки и сервировать стол фарфоровыми тарелками из маминого сервиза, скучающими в горке в ожидании Нового года. Усадив ошарашенное семейство пировать, она так же молча, сосредоточенно ринулась в комнату. Муж и сын вздрогнули и переглянулись, прислушиваясь к грохоту уборки. Пуська скоро увлекся жареной картошкой и сладким напитком, зачавкал и захрюкал, как счастливый поросенок. А Тиралду кусок в горло не лез. Во-первых, не мог он сибаритствовать, пока принцессочка там одна убивается. Во-вторых, творилось нечто непостижимое, и черт еще знает, чем это все обернется. Запихнув за щеку остатки бутерброда, он выскользнул из-за стола.