Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, думаю, нет.
— Хорошо, тогда почему пиво и горячий слоеный яблочный пирог?
— Потому что это в рифму, Бенджи.
— В рифму с чем?
— Не гони лошадей! Мы еще не дошли до этого места.
Но все это, безусловно, испорчено
Поездкой в автомобиле
С Додди, любящим забаву пуделем…
— Это смешно! Разве ничего нельзя придумать, кроме того, чтобы срифмовать с пуделем?
— Эй, дай мне небольшую передышку! У меня заняло целый час написать это!
— Час! Но тут же всего пять строчек!
— Имейте терпение, сэр Тим Райс, я еще не закончил!
— Кто такой сэр Тим Райс?
— Слушай, ты хочешь, чтобы я продолжал или нет?
— Хорошо, давай.
Мы едем вокруг города с опущенной крышей, и в Лиспорте, я говорю тебе, подморо…
— Нет, это нет!
— Что нет?
— В Лиспорте никогда не подмораживает. Ну, летом точно такого не бывает. Зимой температура иногда понижается до…
— Бенджи!
— Что ж, я полагаю, что ты просто использовал это слово, чтобы срифмовать с…
— Мне продолжать?
— Извини.
Потом воздух становится невыносимым, ты думаешь, что это Додди заболела.
Но оказывается, что это она просто дышит.
— Эй! Мне нравится!
— Премного благодарен! Наконец-то я произвел на тебя впечатление.
— Только «подморозило» не рифмуется с «дышит».
— О, тогда забудь об этом.
— Нет, пожалуйста, Дэвид, переделай!
— Нет. Не волнуйся. В любом случае, я еще не закончил.
— Пожалуйста, Дэвид, спой все целиком! Обещаю, что больше не буду прерывать тебя.
— Обещаешь?
— Да, обещаю. Давай, как там она начинается?
Жизнь полна таких замечательных вещей,
Как пиво и горячий слоеный яблочный пирог,
Но все это, безусловно, испорчено
Поездкой в автомобиле
С Додди, пуделем, любящим забаву,
Мы едем вокруг города
С опущенной крышей,
И в Лиспорте, я скажу тебе, подморозило.
— Хотя нет!
— Ты сказал, что не…
— Извини!
Потом воздух становится невыносимым, ты думаешь, что это Додди заболела.
Но оказывается, что это она просто дышит.
— А теперь вместе!
Жизнь полна таких замечательных вещей,
Как пиво и горячий слоеный яблочный пирог,
Но все это, безусловно, испорчено
Поездкой в автомобиле
С Додди, пуделем, любящим забаву.
Она сидит и рычит на своем месте на все,
Что встречается ей по пути,
С мальчиком и со своим хозяином-землекопом…
— А мальчик — это я?
— Да.
— Отлично! Э, Дэвид?
— Что?
— Я могу задать один вопрос?
— Какой?
— Что такое землекоп?
— Рабочий. Это я.
— А-а. Хорошо.
— Я могу продолжать?
Но хотя она сидит и тявкает!
Она лишь комок пуха,
И ты можешь использовать ее, чтобы вычистить уборную!
— Уборную?
— Ну, да — туалет. Я не знаю, как вы его называете.
— Эй, на самом деле грубовато!
— Ну зато складно.
— Я думаю, просто великолепно! Но держу пари, что я мог бы точно так же!
— Хорошо, тогда сделай!
— Хорошо, сделаю. Могу я попробовать прямо сейчас?
Скоро сочиненная Дэвидом песенка-частушка стала их шутливым гимном, они оба напевали ее вслух, по дороге в школу и из школы, а Додди сидела на заднем сиденье и упивалась каждым мгновением воображаемой славы.
В июне сад изумительно расцвел изобилием разнообразных красок и цветов, что очень гармонировало с теплой атмосферой, установившейся в доме Ньюманов. Величественно цвели розы всех оттенков, флоксы и японские ирисы, поощренные солнечной погодой, вытянули свои длинные и тонкие шеи выше гортензий и пряно пахнущих гераней и все это на чарующем фоне голубого залива. Виноградная лоза, обвившая трубу перед домом, протянулась высоко по веранде над оранжереей, ее цветы усыпали белые деревянные перила и обшивку вокруг верхних окон своими крошечными сверкающими огоньками.
Дэвид с удовольствием выполнял свои обязанности и упивался каждым часом работы в благоухающем саду. Он обнаружил небольшой садовый магазин в пяти милях от Лиспорта на шоссе Монтаук, где купил огромное количество цветочных семян и цветущих кустарников, высаживаемых в грунт, постепенно устраняя те недостатки, которые остались после предыдущего садовника. Тем не менее его эксцентричное появление с загруженной доверху растениями тележкой и пуделем, вышагивающим впереди, очень скоро привлекло внимание молодой пары, которые оказались владельцами этого местечка, и когда Дэвид там появился в третий раз, они представились и пригласили его в дом на кофе с горячими булочками. После этого посещения стали частыми и более продолжительными, и они стали настоящими друзьями.
Дэвид теперь не торопился домой, чтобы запереться там и сидеть в одиночестве. Он активно искал себе компанию, и когда не оставался на ужин с Жасмин и Бенджи, он или заглядывал в бар Лиспорта, чтобы выпить пива и поболтать с местными жителями, или был в гостях у новых знакомых. Одним из таких случаев стало приглашение в дом Клайва Ханли и его друга Питера. Дэвид сидел за столом и наблюдал, как эти двое весело готовили еду: каждый из мужчин пел и танцевал вокруг другого с кастрюлей и миксером в руке под старую запись «Моя справедливая леди».
Но самые близкие отношения у Дэвида, конечно же, сложились с Жасмин и Бенджи, ежедневное общение с которым напоминало ему о собственных детях. Каждую ночь он садился, чтобы написать всем троим по письму, всегда начиная с количества дней, оставшихся до его возвращения, и заканчивая фразой: «Увидимся на каникулах!» Он очень по ним соскучился, но испытывал чувство тревоги, думая о возвращении в Шотландию и глубокое волнение при мысли о том, что он снова окажется рядом с детьми.
Именно среда домашнего хозяйства Ньюманов, окружающая Дэвида, являлась самым сильным доказательством того, что он возвращался к своему нормальному состоянию, так же как и простота его нынешнего существования, порожденная его друзьями, помогающими справиться с тревожными мыслями и вернуться к ясному мышлению.