интеллигенции, мыслящей не по-рабочему. Смешение с подобного рода интеллигентами… меня оскорбляет. Оскорбляет еще более, потому что та интеллигенция скорее нащупывает лазейки в партию, чем интеллигенция рабочая, считающая унизительным искать себе лазейки, а не пути». Ссылаясь на то, что он не имеет отношения к старой интеллигенции, но является членом новой, которая полностью принадлежит советскому политическому строю, Бунтарь пытался превратить слабость интеллигента в источник силы. Заключение его автобиографии «Мне кажется, что как интеллигенту… по-рабочему мыслящему, двери партии должны быть мне открыты» должно было послужить девизом для тех, кто верил в преодоление классовых различий в коммунистическом обществе[422].

Большевики утверждали, что в переходный период от капитализма к социализму в корне преобразовывалась социальная сущность интеллигенции. Формирование новой интеллигенции, которая была бы тесно связана с рабочим классом и трудовым крестьянством, считалось важной составной частью культурной революции первого десятилетия советской власти. Интеллигенция высвободилась от буржуазных и мелкобуржуазных взглядов и навыков, перевоспитывалась в духе социализма и превращалась в социальный слой, интересы которого неотделимы от интересов пролетариата. На все лады перепевались слова Ленина, опубликованные в 1924 году: «…среди рабочих растет страстное стремление к знанию и к социализму, среди рабочих выделяются настоящие герои, которые… находят в себе столько характера и силы воли, чтобы учиться, учиться и учиться и вырабатывать из себя сознательных социал-демократов, „рабочую интеллигенцию“»[423]. Сохранившиеся существенные различия между новой интеллигенцией и другими социальными группами понимались как различия по роли в общественной организации труда, по характеру и содержанию трудовой деятельности, но не как классовый антагонизм. В связи с научно-технической революцией и расширением масштабов применения умственного труда предполагалось, что роль интеллигенции будет только повышаться.

В материалах Ленинградского института инженеров путей сообщения можно найти письмо Кириенко, «студента-музыканта» из Владимирской губернии, описавшего свои надежды в этом отношении. «Я считаю, что вышел из среды бедных рабочих, из самой бедной семьи, которую только можно представить. Горжусь тем, что мой отец, каким бы его теперь ни считали [стал кустарем и, следовательно, мещанином] был в свое время честным пролетарием». В 1922 году появилось желание получить квалификацию транспортного инженера «на благо трудового народа». Автобиограф ставил себе целью «убедить и заслужить от трудового народа их доверенности»: «Мы, новое поколение, не стремимся отойти от рабочей массы, а наоборот, стремимся сблизиться и быть товарищами. Стремимся к новой жизни и работать рука об руку с ними, чтобы между нами не было преграды – бюрократизма, чтобы инженер отличался от рабочего только своими знаниями, а идеология у них должна быть одинакова. Трудным путем, тернистым, но мы, а в частности я, добьемся этого. Я добьюсь, что рабочий на нового спеца будет смотреть не как на белоручку-бюрократа, а как на своего товарища-пролетария». Кириенко не видел себя вне партии и считал большевиков партией, «излагающей основной интерес рабочего класса», «авангардом этого класса». Интересно, что в этой формулировке РКП скорее походила на партию рабочей интеллигенции, чем на партию самих рабочих[424].

Партия считала делом принципа не исключать на основании классового происхождения не только интеллигенцию, но и вообще кого-либо. Студенческие автобиографии, написанные «чуждыми элементами», высвечивают некоторые сценарии, которые даже им давали возможность стать достойными коммунистического братства[425]. Например, когда обнаружилось, что семья коммуниста Бермана С. З. владела большим домом в Чите, и райком аннулировал решение партячейки Томского технологического института о его принятии в партию, Берман попросил уделить внимание той части его жизни, за которую он сам нес непосредственную ответственность. Не скрывая, что его родители были мещанами, автобиограф указывал, что с семнадцати лет он работал «учителем, а затем экспедитором по заготовке скота». Важнее, что политическое развитие Бермана проходило в пролетарском духе. Заключенный в тюрьму Колчаком, Берман описал шесть месяцев, проведенных в «белой тюрьме», как опыт обращения.

Члены партячейки были удовлетворены. «Когда Берман просил рекомендации у меня, и я спросил, какого он происхождения, он сказал „сын торговца“, – указывалось в одном рекомендательном письме. – По своему происхождению надо бы [Бермана гнать вон], но видя его четырехлетнее пребывание с положительной стороны, беру на себя ответственность и рекомендую в члены РКП(б)». Только два члена ячейки (из 89) выступили против Бермана, объяснив свою позицию тем, что «не знают его как личность, и он чужд по социальному положению», и его кандидатура была одобрена[426].

Когда Бухарева С. А., студентка Томского технологического института, подала заявление в ту же партячейку, что и Берман, она также посчитала свое происхождение из семьи служителей культа серьезным препятствием (1925 г.). Хотя секретарь университетской комсомольской организации засвидетельствовал, что Бухарева – сознательный член комсомола, некий Деревягин перечеркнул его слова, заявив, что она, состоя в комсомоле, оставалась до 1922 года в семье отца-священника, «не порывала с ним связи»: «Эти три года в комсомоле и проживания с отцом в одной квартире можно вычеркнуть из комсомольского стажа». Нашлись убедительные доказательства, что Бухарева поборола влияние своего социального происхождения, и ее приняли в кандидаты партии[427].

Настаивая на том, что начали жизнь с революцией, студенты практиковали публичные «отказы» от родителей. Гумерову Л. А., студенту Коммунистического университета народов Востока, инкриминировалось, что он, сын муэдзина, «не изжил мещанской идеологии». Ему посоветовали «отложиться родства»[428]. А вот история чуть ли не лишенки Тумашевой О. из Томска. На эту студентку донесли, что родители ее имеют скот и четырех работников-батраков. «До сих пор у Тумашевой имеется связь с родными, не только письменная, но и посылки [получает]. Отец – крупнейший эксплуататор… Поехав домой и видя, что у отца есть рабы… она ничего не предпринимала, хотя она и говорила, что она их лечила, [но] она могла их лечить из простого чувства сострадания, или как рабочую силу отца». На «личном допросе» Тумашева доказала, что со своими буржуазными корнями порвала бесповоротно. Оказалось, что «ей пришлось окончить гимназию, и то при поддержке дяди, которого она выдала и которого расстреляли за контрреволюционное выступление». Тумашева вступила в политработу в городе Павлодаре, где была принята в РКП(б). «С тех пор всякие связи с дядей порваны, а также с отцом. Была связь с матерью, но чисто органическая, т. е. психическая». Последний раз была дома в 1923 году летом, где прожила две недели.

Тумашеву товарищи защитили – она вела достаточно скромный образ жизни. «У многих коммунистов жены блистают в золоте, однако их не сдают в МОПР[429]. Если чистить, то много у нас есть таких похуже Тумашевой»[430].

При обсуждении заявления Попова Ф. в партячейку Томского технологического института