Он подошел к окну, задумчиво потрогал накрахмаленные шторы и злобно сдернул их с крючков на пол. Потом подошел к кровати. Он представил себе ее голую под одним из многочисленных клиентов — возможно, под самим Киттериджем — и почувствовал омерзение. Стащив с кровати матрац, он исполосовал его ножом, выпустив пух, которым он был набит. Перевернув на бок остов кровати, он перешел к ящикам комода, вывалив их содержимое на пол. Постояв немного, он расправил плечи и приступил к более тщательному обыску.

Шкатулку для писем он оставил напоследок, потому что был уверен, что обнаружит там какую-нибудь улику инкриминирующего характера — отмеченные в календаре даты, список имен, какое-нибудь подозрительное письмо, — и ему хотелось не спеша посмаковать свой успех. Открыв крышку, он вынул лежавший сверху сложенный лист плотной бумаги.

Рисунок не сразу привлек его внимание, и он хотел было отложить его в сторону. Но тут он заметил нацарапанную внизу подпись. Он прищурился, глаза его потемнели от удивления.

— Киттеридж! — пробормотал он вслух.

Он повернулся к окну, пытаясь догадаться, что бы это значило. Насколько тесно связан Киттеридж с этой женщиной? С каких пор все это продолжается? Листок бумаги выглядел старым, был сильно потерт на сгибах. Кажется, он от кого-то слышал, что Киттеридж больше не рисует?

Он рассмотрел рисунок внимательнее, и постепенно ему открылась правда. Лицо его побелело, на щеке рельефно обозначился шрам.

Сперва он этому не поверил. Но память вернула его в другую жизнь, на тысячу лет назад. И чем больше вглядывался он в портрет, тем меньше сомнений у него оставалось. Вот оно, возмездие. Грехи прошлого описали полный круг, чтобы не остаться неотмщенными.

Он подошел к двери и крикнул вниз:

— Роберте! Принеси мне декларации всех судов, прибывших в сиднейский порт в 1817 и 1818 годах. Займись этим лично и принеси их мне домой до конца дня.

— Слушаюсь, милорд!

Уинстон вернулся в спальню и еще долго сидел там, вглядываясь в портрет и вспоминая. Потом он осторожно сложил рисунок по сгибам и засунул в карман плаща. Из «Кулабы» он уходил с улыбкой победителя на губах.

Эша многое тревожило. Когда гнев понемногу прошел, он начал понимать безрассудство своей затеи и чуть было не повернул назад. Только сумасшедший мог потащить женщину без предварительной подготовки в такие дебри. Здесь водилось больше ядовитых змей, чем где-либо в мире. Здесь же находился естественный ареал обитания собак динго, лай которых слышатся по ночам, и это были коварные, безжалостные создания, способные завалить лошадь или кенгуру раньше, чем человек успеет достать оружие. В пещерах и дуплах деревьев скрывались и другие смертоносные твари, названий которых он даже не знал. Не следовало также забывать о том, что где-то в этих горах бродит Джек Корриган со своей бандой убийц и мародеров. Едва ли они спускаются до этих предгорий, но такая уязвимая группа путников, как Эш и Мадди, представляет собой легкую добычу.

Он бросил раненого и беспомощного управляющего, оставил без присмотра свое поместье. Трудно себе представить, что он может найти там по возвращении. И что произойдет, когда эти мерзавцы вернутся и обнаружат, что поместье никем не охраняется?

Он тревожился о том, как Мадди перенесет это путешествие. Она была не очень опытным наездником и не привыкла скакать по пересеченной каменистой местности предгорий. К тому же здесь сильно досаждали насекомые и изнурительная жара. Но Мадди даже если и страдала, то не показывала виду. Замотав шарфом голову от насекомых, она крепко держала в руках поводья и не жаловалась. Она вообще ничего не говорила.

Ее стоическое молчание лишь напомнило Эшу о том, что тревожило его больше всего. Ситуация, в которую он так безрассудно ввязывается, усложнялась с каждой минутой. Предполагалось, что он работает на губернатора, однако он не подчинился приказу об аресте и сейчас, преступая закон, помогает преступнику скрыться. За это ему, несомненно, еще придется поплатиться, но совесть у Эша была чиста и последствия его мало волновали. Ему приходилось справляться и с худшими ситуациями. Его раздражало лишь, что он позволил себе впутаться в этот клубок политики и заговоров, до которых ему не было дела и от которых он принципиально держался подальше. Но сейчас, сам того не желая, он оказался вовлеченным именно в такую ситуацию.

Он взглянул на Мадди, такую миниатюрную и хрупкую: она изо всех сил старалась держаться в седле прямо. «Ах, Мадди, Мадди, — подумал он. — Что за неведомая сила заставляет меня принимать твои проблемы так близко к сердцу? И почему я не вполне уверен, что поступаю правильно?»

Ответом ему был только хриплый крик попугая, и Эш пришпорил коня.

У Мадди так страшно болели все мышцы, как не болели после первых дней, проведенных на судне, когда она пыталась удержаться на узкой койке, борясь с морской качкой. Голова у нее болела от недосыпания и тревоги. Незнакомая природа пугала и настораживала, жара изматывала, опасности подстерегали на каждом шагу, но она их просто не замечала. Она пыталась думать о «Кулабе» и обо всем, что оставила, уезжая. Она думала о Рейли и о том, как ему удастся справиться с людьми Крысолова, когда они вернутся за ней. Она упорно старалась не думать о карте, которая была засунута в узел с одеждой, привязанный к седлу, и о том, что скоро ей, возможно, придется ею воспользоваться. Она смотрела на Эша, ехавшего впереди, и размышляла о гневе, который она вчера увидела в его глазах, когда он решил, что она ему умышленно солгала.

Всего за несколько дней он дал ей нечто неожиданное и абсолютно незнакомое — простое человеческое счастье. Возможно, впереди ее ждет долгая жизнь, и другие события вытеснят этот короткий эпизод из памяти, но она знала, что после этого уже ничто не будет как прежде. Если бы сейчас ей предложили исполнить одно-единственное желание, то она выбрала бы не собственную безопасность и не безопасность Рейли или даже Джека, не «Кулабу» и спокойную жизнь в Сиднее. Нет, она пожелала бы вернуть эти несколько дней в Роузвуде — мир и покой в душе, когда не замечаешь, как течет время, простое счастье быть вместе с Эшем. Ей было стыдно за такие мысли, но это была правда. И сейчас для нее важнее всего на свете была возможность вновь увидеть одобрение в его глазах.

Они разбили лагерь, пока еще было светло, расположившись под прикрытием каких-то деревьев неподалеку от ручья. Эш, взяв в руки большую ветку, старательно очистил площадку от листьев и сучьев, под которыми могли скрываться насекомые и другая мелкая живность, а Мадди принялась собирать хворост для костра.

— Тебе нет необходимости заниматься этим. Я сам обо всем позабочусь, — раздраженно сказал он.

— Ты теперь ненавидишь меня? — тихо спросила она. Он, видимо, искренне удивился.

— Ненавижу тебя? А разве есть за что?

Мадди уставилась в землю, чувствуя, как в сердце шевельнулась совершенно несбыточная надежда.

— Я нарушила закон. Я привела вооруженных людей в твой дом. А теперь ты вынужден из-за меня продираться сквозь эту чащобу, когда тебе следовало бы находиться дома и заниматься своими делами.