– Я буду звать тебя «моя куропаточка», – нежно проговорил он.

– Нет, ребята, так не пойдет, – принялась резво отбиваться от рук Дуси Инга. – Какая на фиг куропаточка?! Я ж вам говорю – у меня Женька! Мне больше никто не нужен!

– Ха-ха-ха! – зашелся счастливым смехом Яков. – Куропаточка! Да эта Ленка с Женькой уже с шестнадцати лет токует, если не раньше! Опомнился, красавец! Да ты того Женьку видел?! Там же глаза – во! Грива – во!!

Олимпиада Петровна подскочила и въехала весельчаку кулаком в глаз. Потом в другой, досталось и скуле:

– Ах ты вошь тифозная, что с таким парнем сделал?!! Ты ж его молодости, счастья лишил!!! Повернись боком быстренько, я по уху съезжу, мне так неудобно!

– Мам! Да ты его убьешь! – оттащил Дуся ошалевшего Якова от гневной матушки, мимоходом пройдясь по сломанной ноге больного. Тот взвыл, из-за чего был срочно придавлен подушкой – дабы не разбудил Машеньку. – Ну вот, маманя, уже прикончила. Так до суда и не дожил…

Яков затих в подушке и не шевелился.

– Знаешь, сынок, как мы в молодости поросят к жизни возвращали? – не растерялась Олимпиада Петровна. – Вот так берешь за ноги, поднима-а-аешь…

– А-а-а!!! Ну хоть кто-нибудь в этом доме вызовет мне милицию, я вас спрашиваю?!! – вопил во всю глотку обвиняемый.

– Да не пыжься ты так, чо уж… – успокаивала его баба Глаша. – Я уж давненько вызвала, едут оне…

Инга с восхищением смотрела, как ловко Олимпиада Петровна вертит во все стороны Якова, бывшего Леонида, и только качала головой:

– Нет, зря я все-таки не позволила ему на вас жениться. Еще надо посмотреть, кто кого быстрее бы угробил…

Милиция приехала, когда ее уже перестали ждать. Издерганные домочадцы встретили людей в погонах как близкую родню, так всем уже хотелось поскорее раздеться, умыться после этого кошмара и спать. На дворе стояло утро, а в кровать еще никто и не думал ложиться – как ни казался безобиден Яшенька, но он был серьезным преступником, и его полагалось караулить, чтобы сдать властям, пусть не в цельности, но хотя бы в сохранности. И все же поскорее не получилось – пришлось заново все рассказывать, давать показания, что-то подписывать… В дом кто-то входил, кто-то выходил, постоянно хлопала входная дверь, у Дуси глаза уже просто слипались, баба Глаша, не выдержав, прикорнула в кресле, Инга сидела рядом с мужчиной в сером пуловере и готовилась к самому худшему, Олимпиада Петровна топталась возле нее, совала ей в рот стакан с водой и постоянно приговаривала:

– Не бойся, девочка, у нас есть деньги, мы тебе наймем самых лучших адвокатов… И за Женькой твоим приглядим…

Отдельно от всех восседал Леонид Горида, бывший Яшенька. Он уложил загипсованную ногу на стул, чтобы больше, не приведи господи, не задели случайно больную конечность.

И только ближе к девяти утра все понемногу разошлись.

Олимпиада Петровна подалась к себе расстилать постель, баба Глаша уже забылась в глубокой дреме, а Дуся намеревался не просыпаться как минимум суток трое. Однако уснуть не мог – он страдал. Причем в усиленном режиме. Сегодня погибли его последние надежды! Инга больше никогда не положит руку на его голову, больше никогда ему не улыбнется загадочно, не приготовит праздничный ужин, и они не будут вместе щелкать тыквенные семечки перед телевизором… Инги в его жизни больше нет… Он даже пустил одинокую мужскую слезу и наконец, намучившись, уткнулся носом в диванную подушку и всхрапнул – идти к себе уже не было сил. И тут раздался настойчивый рев – Машенька отоспала положенные часы и призывала всех к завтраку.

С трудом разлепляя веки, Олимпиада Петровна поплелась к позабытым кастрюлям, баба Глаша мячиком подскочила к детской кроватке, а Дуся пытался незаметно улизнуть в свою спальню, когда до его ушей донесся совершенно отчетливый детский крик:

– Мама!!! Мам-мма!!! – Машенька пробовала на вкус новое слово.

Ураганом принеслась к ребенку Олимпиада Петровна, баба Глаша стала приседать от удивления, а Евдоким крепко, по-дружески тыкал мать в бок кулаком и орал:

– Во!! Видала!! А то все дети говорят «мама», а наша не умеет!! Заговорила!

– Масуточка моя, детоцка, – вытягивала губы трубочкой бабушка Олимпиада. – Это ты так бабусю зовёс, солныско мое!

Но Машенька так звала совсем не бабушку, она тянула ручонки куда-то за спины родственников и увлеченно мычала:

– Мма-мма-ма-ма-ма!!!

Олимпиада Петровна обернулась. В дверях, путаясь в рукавах, торопливо скидывала пальтишко Вера Прохорова – серая, незаметная мышка, но единственная настоящая няня.

– Машутка, девочка моя! – кинулась молоденькая девчонка к ребенку. – Вот уехала, тебя оставила, и все сердце изболелось! Дай-ка гляну – не похудела? А зубик новый не вылез? А чего это ручки такие грязные? Тебя вчера на ночь и не помыли? У-у-у, какие они, да?

И Олимпиада Петровна, и Дуся, и даже бабушка Глаша смотрели на Веру во все глаза. Машенька радостно подпрыгивала на руках у девушки, и глазенки светились совершенным счастьем.

– Какая зараза опять дверь забыла закрыть? – пробормотала Олимпиада Петровна, но, сообразив, что у девчонки, вероятно, остались ключи со времен ее работы, успокоилась и ткнула пальцем чуть не в глаз девушке. – Вот! Вот она какая жена-то должна быть! Дуся, горе мое, ты видал?!

– Да какая уж жена, – отмахнулась Вера. – Разве ж мне с городскими-то тягаться? А вот Машутку больше не оставлю! Это что же – времени десятый час, а ребенка еще не кормили! Пойдем, моя девочка, сейчас мы с тобой быстренько кашку сварим…

– Золото, а не девка! – лучилась морщинками баба Глаша.

– Пусть мой дурак только попробует ее упустить, – пригрозила Олимпиада Петровна.

И только Дуся растерянно глядел вслед Вере и заученно бубнил:

– Вера – э-э-та де-е-е-вушка соверше-е-е-нной красоты, мой же-е-е-енский идеа-а-а-л, у нее не кривые ноги, не конопатое лицо и не толстая…