Здесь офицер понял, что его мозгов разобраться с героиней Отечественной войны не хватает. И тогда он решил обратиться в собственную безопасность и передать полоумную бабу в опытные руки.

Лебеду вели по длинным коридорам, поднимались на лифте, затем опять коридоры, и опять лифт, только вниз. На промежуточном контроле сопровождающий передал женщину другому офицеру и тот, коротко проговорив: «Вперед!» — зашагал за Ангелиной по лестнице, выложенной толстым ковром, чтобы шагов слышно не было.

— Направо! — командовал конвоир. — Прямо… Здесь… Стойте!

Офицер завел Ангелину в большую просторную комнату, где за секретарским столом сидел усталый майор, щелкающий какой-то текст на пишущей машинке.

— Товарищ майор, — негромко оповестил сопроводивший.

— Свободны!

Дверь, обитая настоящей кожей с ватной прослойкой для тишины, закрылась за провожатым.

— Документы! — приказал майор.

Ей нравилось, когда приказывали. Вспоминались лучшие дни жизни… Она протянула майору паспорт и орденские книжки. Тот долго рассматривал бумаги, проглядев аккуратно каждую страничку, затем поднялся со стула, прошел к другой двери и, постучав, приоткрыл ее.

— Разрешите, товарищ генерал!

Дверь за ней закрылась, оставив майора-адъютанта позади, а Ангелину — наедине с генералом небольшого роста, стоящего к вошедшей спиной и рассматривающего из окна пейзаж внизу.

Стояли долго и молча. Затем генерал обернулся…

«Ишь ты, косоглазый», — подумала она.

Что-то в его раскосых глазах почудилось Ангелине знакомым, отчего защемило в сердце… Господи…

— Национал! — проговорила она. — Киргиз!

Он тоже ее узнал почти сразу.

Он вспомнил ее великий бег по арабским пескам, большое чувство гордости в собственной груди за эту женщину и за свою Родину! Боже, как давно это было! Только вчера!..

— Геля!

Она бросилась к нему, как к родному, обняла киргиза, словно ребенка своего, хотя, если посчитать, то знала национала всего-то несколько часов своей жизни, и то без имени!.. Но какие это были часы!

— Товарищ генерал!..

Ей как всегда удалось сдержать слезы.

— Тише, тише! — улыбался киргиз. — Задавишь!

Она отпустила национала нехотя, но при этом продолжала смотреть в его лицо сверху вниз, заставляя генерала смущаться.

— Жива? — сумел сказать лишь неуклюже киргиз.

— Жива, — подтвердила она.

Они еще постояли, почти касаясь друг друга телами, потом разошлись в разные стороны — он сел за генеральский стол, а она в кресло посетителя.

— Как ты? — спросил генерал.

— Нормально… Я вот только вашего имени так и не знаю… Сейчас можно?

— Тимур Ашрапович.

— В честь Фрунзе?

— Нет, — усмехнулся киргиз. — Когда я родился, про Фрунзе еще никто не знал… Так, из эпоса одного имя!

— Понятно…

Потом майор-адъютант принес чай с лимоном, совсем некстати в жаркий день. Но они пили его, заменяя не начавшуюся беседу кипятком, оттягивая ее. Оба чувствовали себя близкими людьми, хотя не совсем знали, в какие слова это выразить.

Он начал первым, как мужчина.

— Проблемы?

— Ага, — ответила.

— Могу помочь?

— Хочу стрелять.

— Двадцать лет прошло! Зачем тебе это? Она пожала плечами:

— Больше ничего не умею.

— А чем все эти годы занималась?

— Замужем была.

— Развелась?

— Умер.

— Воевал? Кивнула.

— Вдове солдата поможем! Посиди здесь, я сейчас вернусь!

— Ага.

Он вышел в предбанник, разговаривал с майором-адъютантом.

— Пусть потренируется в нашем тире!

— Как же так, товарищ генерал? — развел руками офицер. — У нее муж был адвентистом седьмого дня!

— Уже узнал?

— Если бы не узнал, вы бы мне голову отвернули! То была абсолютная правда.

— Умер у нее муж…

— Так что ж, мы теперь сектантам оружие доверять будем?! — возмутился, насколько позволяло звание, адъютант.

— Да ты знаешь, кто она? — Глаза киргиза почти закрылись. — Пока ты по батальонам контру фильтровал, она завалила Штиеску!

— Она?!. — недоверчиво переспросил майор.

— А ты знаешь, кто был этот Штиеску?

— Говорят, что он до сих пор жив.

— Кто говорит?! — Генерал, казалось, стал еще меньше ростом. — Если бы Штиеску был жив, то товарищ Сталин еще в сорок третьем погиб!

Майор знал, что румынский фашист Андриан Штиеску был одним из самых известных в узких кругах специалистом по деликатным операциям. Тотчас в голове сложилась картина. Штиеску должен был ликвидировать вождя всех народов, но его самого упредила смерть, выпущенная из винтовки, на курок которой нажимал палец руки женщины, сейчас находящейся в кабинете Тимура Ашраповича.

— Так точно, товарищ генерал! — отрапортовал адъютант. — Лично тиром займусь!

— Хорошо…

Прежде чем вернуться в кабинет, национал долго стоял возле двери, почти уткнувшись носом в обивку. Он размышлял, пригласить ли Гелю вечером в ресторан… Решил оставить в памяти тот день, не вмешивая в прошлое сегодняшнюю действительность… А еще он подумал, что пойдет с внуками в воскресенье в Парк культуры имени Горького и покатает малышню на лодке по озеру с лебедями…

— Решено, — ответил генерал Ангелине. — Потренируешься, а там видно будет. Майор все тебе расскажет!..

Через неделю Геле выдали важные корочки с фотографией.

— Особо не показывайте без надобности! — предупредил майор на прощание.

Она кивнула и ранним утром следующего дня поехала в Тушино, где находился тир.

На КПП некоторое время проверяли ее документ, а потом солдат удивленно поинтересовался:

— Чего вы так рано? Седьмой час только…

Она не стала рассказывать, как ее тело сотрясает внутренней дрожью от невыносимого желания заглянуть в оптику, обнаружить в ней цель, нажать на курок и почувствовать всем нутром стремительный полет пули… Вместо ответа солдату спросила:

— Никого нет?

— Почему же нет, есть! Инструктор всегда на месте. Он здесь живет.

Она прошла через КПП и ступила ногами в высокую траву. Вокруг, насколько хватало взгляда, простиралось огромное дикое поле. Геля жмурилась от просыпающегося солнца и где-то вдалеке угадывала очертание мишеней…