– Много разного. Там есть дома для путешествий, которые перемещаются, куда тебе надо. Заходишь в такой дом в одном месте, а выходишь в другом. Но они путешествуют только по ночам, если посмотреть в окно – всегда увидишь ночное звездное небо.

– Это, наверное, чтобы лошадей на дорогах не пугать, – попытался найти рациональное объяснение Тибор. – Либо же магия у них такая, что действует ночью.

– Наверное… – Рис сощурился и подался вперед. – Идут!

Всадники с высоты выглядели игрушечными. Конные гвардейцы в боевом построении – кажлыцкие степи рядом! – штандарты герцога Эонхийского и принцессы Лормы, ругардийский королевский штандарт, позади тащится обоз с припасами. Мунсырех не подвел со своей ворожбой. Бычий тракт, по которому ездят купцы, делает изрядный зигзаг, забирая далеко на восток, в обход опасной территории, а эонхийцы пошли напрямик.

Тибор и Рис сбежали по лестнице на нижний этаж, где ждал Мунсырех, разложивший свои травы и амулеты. Остальные тролли, которых шаман перед тем пинками отогнал от зеркала, заняли наблюдательные посты возле окон, хоронясь за частыми лаковыми полосками, которые заменяли шторы.

Рис навзничь улегся на пол внутри круга, образованного высушенными стеблями чародейных растений, дающих и сберегающих силу. Нельзя ему шаманить, но он сам настоял на этой ментальной разведке, будь она неладна. Глаза закрыты, черты побледневшего лица заострились, пальцы вначале судорожно сжались в кулаки, потом расслабились.

Шум проходящей мимо небольшой армии: конский топот, голоса, ржание, шорох травы, смех, скрип подвод и фургонов, щелканье бичей, заунывные звуки дудки, блеянье овцы, звяканье плохо привязанных крышек на кухонных котлах…

Наконец Рис распахнул глазищи и рывком сел, но тут же повалился на бок. Шаман бросился к нему и подхватил, бормоча что-то монотонное, Тибор поднес к обескровленным губам горлышко фляги с заранее приготовленным целебным отваром.

– Теперь я знаю, в чем дело… – Лицо мальчишки, до глубины души потрясенного очередным открытием из области «этот мир не такой, как я думал». – Раньше не мог понять, а сейчас они были рядом, Лорма и Гонбер, и я понял… Гонбер – порождение Лормы. Не сын, именно порождение, это произошло магическим способом, но само собой… – он обескураженно поморщился, не находя слов.

– Я понял, – бережно удерживая его за плечи своими громадными лапами, отозвался Мунсырех. – Среди сущностей встречаются Созидающие, Разрушители и Порождающие, из них только Созидающий может без вреда для себя пребывать в бушующей пучине Несотворенного Хаоса, ибо в его власти преобразить ее в упорядоченное пространство… Не проходил это в Школе Магов?

– Нет… Я не все проходил, меня же выгнали.

– Говорят, Созидающих в нашем мире больше не осталось – это одна из причин, почему Сонхи постепенно умирает. Эльфы ушли всем скопом без малого тысячу лет назад, остальные тоже поисчезали, а Разрушители и Порождающие никуда не делись. Герцог Эонхийский – Разрушитель, принцесса Лорма – Порождающая. Принцесса может дать жизнь тому, чего раньше на свете не было, но это будет не акт творения, а что-то вроде разрешения от бремени. Стало быть, Гонбер – ее детище…

– Да, теперь дошло, – Рис кивнул, хлопая ресницами, и Тибор заметил, что щеки у него за короткое время ментальной разведки успели немного ввалиться, а под глазами залегли синяки. – Это не все. Те черные канаты, которые тянутся от Гонбера во все стороны – они вроде корней, которые врастают в каждого попавшегося человека, их очень много, не сосчитать. Чтобы Гонбер становился сильнее, ему нужно побольше чужого страха. Это в придачу к тому, что он выпивает энергию таонц, когда кого-то убивает. Чтобы его наверняка уничтожить, надо или обрубить все эти корни, или прикончить его так, чтобы они сами разом оборвались, иначе он возродится. Судья Когг не смог бы удержать его в своих сотах.

– Н-да, задачка у нас… – подытожил Тибор, с тревогой глядя на осунувшееся, как в начале их знакомства, лицо Риса.

«Премудрые мои наставники, арбитры и коллеги, почтеннейшие из почтенных, беспристрастнейшие из беспристрастных, дозвольте скромнейшему из ничтожных, прилежно подбирающему крохи мудрости вашей, слово молвить, не подымая глаз, и предложить на суд ваш высокий сей маловажный опус, написанный неумно и неказисто. И прочая, прочая, прочая в том же роде… Покуда не надоест.

Дань вежливости я отдал. И почему, интересно, повествование о событиях, в коих ты принимал личное участие, заведено начинать с этой дичайшей галиматьи? Какой извратник ввел сию моду? Безусловно, не я. Началось это с незапамятных времен – незапамятных, прошу заметить, даже для меня, хотя я помню свои инкарнации на много веков назад.

Перевожу вышесказанную благоглупость на общедоступный язык. Олухи несчастные, в своей хваленой премудрости не видящие дальше собственного носа, хотите – читайте, не хотите – не читайте, но если желаете и в дальнейшем наслаждаться отправлением естественных надобностей и пустословием, внемлите моему совету: не пытайтесь уничтожить сей маловажный опус, неказисто написанный. И скажите спасибо, мог бы не предупреждать. На мои свитки наложено заклятие, оберегающее их от любого ущерба. Право же, сами не обрадуетесь.

Те, кто не принадлежит к числу почтеннейших и беспристрастнейших, кто хочет узнать правду о проклятии, павшем по вине Унбарха на мир Сонхи – эта история написана для вас. Ваш покорный слуга собирается красиво уйти и напоследок хлопнуть дверью (почему – о том после, если не пропадет настроение), так что расскажу все, как было.

Во-первых, я обещал это Хальнору.

Во-вторых, я всегда считал себя истинным злом мира Сонхи, и вдруг, нате вам, Унбарх, праведник наш беспримерный, меня на этом поле перещеголял – не могу смолчать и не отдать ему должное! Хотя, надо заметить, мое молчание уже пытались купить. Предлагали, естественно, золото (а то у меня его мало), толпу выдрессированных девиц с восковыми улыбками, артефакты посредственной ценности. Добродетель готова приплатить злу, лишь бы оно не распространялось на каждом углу о грязных делишках добродетели. С ума сойти. Дохрау уже сошел, не выдержали собачьи мозги. Иногда я ему завидую.

В-третьих, такая тоска… Я сижу возле растопленного камина в башне своего замка на Овдейском полуострове, а снаружи носится с завываниями и плачем Пес Зимней Бури. Он тоже тоскует, о том же самом.

Дохрау находится в лучшем положении, чем я. Он запомнил Хальнора прежним, улыбающимся, а я видел его с разбитым до неузнаваемости лицом, в крови, в свисающих лохмотьях содранной кожи… Это было в Подлунной пустыне, на далеком юге, куда Псу Зимней Бури путь заказан, я же – на тот момент бесплотный дух – не мог ничего сделать. Единственное, в чем я виноват: я не сумел убить Хальнора, прежде чем его захватили. За все остальное спросите с Унбарха и с тех почтеннейших и беспристрастнейших, кто его в то время поддерживал.

Раньше мы с Дохрау относились друг к другу без приязни, но общая потеря нас сблизила. Гм, потеря… Найти-то мы его нашли, но в каком виде! Превращение человека в животное – весьма грустная вещь, особенно для тех, кто знал и любил это существо раньше.