Утро застало Абиту сидящей на почерневшей от гари, покрытой сажей земле. Пламя угасло, однако хлев еще тлел, и над полем густой пеленой колыхался дым. Мула и коз удалось спасти, но кукуруза сгорела, погибла почти без остатка. Тут бы заплакать, но и сердце, и разум словно оцепенели. Правда, у нижней границы поля осталось еще несколько неубранных рядов, но этого, разумеется, было мало. Не пройдет и недели, как на ферму заявится Уоллес с шерифом, и все будет кончено. Он победит.

«Интересно, кого он, черт побери, хотел обмануть этим дурацким маскарадом?»

Абита сплюнула (слюна тоже оказалась черной от копоти) и призадумалась. Как же быть дальше? Не попробовать ли доказать, что все это – дело рук Уоллеса? Без подозрений в его адрес не обойдется наверняка: ведь урожай-то сгорел как раз перед тем, как подойдет срок выплаты долга! Любой человек в здравом уме сразу поймет: это он. Хотя… а поймет ли? Одного слова Абиты и обстоятельств дела тут, конечно же, будет мало, а Уоллес во время ночного налета не оставил поблизости даже следа сапога. Как убедить шерифа, что поджигатель – он, имея на руках только мертвого пекота да две пекотских тележки в хлеву?

«Это же он, подлец, их подбил, – подумала Абита, покачав головой. – Он, сукин сын, больше некому. И ведь как извернулся: знал, что люди в первую голову на индейцев подумают. На индейцев вину взвалить куда легче, чем на своих. Ах, если бы я стреляла получше! Хоть бы порадовалась, полюбовалась, как он подыхает…»

А, кстати, что ей мешает отправиться к нему на ферму прямо сейчас и пристрелить его там?

Над этим Абита задумалась надолго, смакуя, обкатывая мысль в голове. Ничего другого ей в эту минуту не оставалось.

Бука, потершись о ее ногу, мяукнул. Абита рассеянно погладила кота.

Вышедший из лесу Самсон пересек поле, обошел обгорелый остов хлева, смерил долгим, недобрым взглядом убитого накануне пекота и лишь после этого, подойдя к Абите, сел рядом с нею в траву.

Начинать разговор он не спешил – просто сидел, не сводя взгляда с хлева, и потирал виски, словно у него болит голова. Выглядел он донельзя усталым.

Спорхнув с небес, на плечо Самсона уселся Небо. Появившийся следом Ручей неспешно поплыл по кругу, огибая сидящих.

Вскоре к компании присоединился и Лес, выбравшийся из-под валявшегося неподалеку бревна. Сорвав травинку, он принялся задумчиво жевать стебелек.

– Убить его надо, – сказал Лес. – Того, большого.

– Ох, надо бы, – согласно кивнула Абита.

– Так мы поможем. Все мы. И Отец тоже.

Ручей и Небо с готовностью закивали.

– Возьми мушкет. И нож возьми – тот, подлиннее. Есть у него семья? Друзья? Соседи? Мы и с ними покончим, – улыбнувшись, заверил опоссум. – Убивать у Отца получается превосходно, главное – начать. Ему просто с началом нужно помочь.

Снова окинув взглядом обугленные кукурузные початки, ради которых надрывалась едва ли не до смерти целое лето, еще раз взглянув на дотлевающий остов хлева, построенного ею самой вдвоем с Эдвардом, Абита решила, что это прекрасная мысль – лучше и быть не может.

– Кто он? – внезапно спросил Самсон.

– Э-э… Уоллес?

– Нет, этот. Мертвый.

Абита бросила взгляд на мертвое тело, лежащее ниц в козьем загоне.

– Надо похоронить его, – со вздохом сказала она.

– Еще чего! – замотал головой Лес. – Оттащим в заросли, на поживу червям, да жукам, да слизням с медведями, и довольно с него!

– Кто он? – снова спросил Самсон.

– Один из индейцев-пекотов, – отвечала Абита. – Когда-то им принадлежали все окрестные земли, но из-за войн и болезней их уже сколько лет, как почти не осталось. Сейчас они рассеяны по всей округе, но, кажется, большая часть живет в деревне, во многих милях к северу отсюда.

– Он назвал меня «Хобомок». Ты это имя когда-нибудь слышала?

Абита пожала плечами.

– Нет. Ничего подобного не припомню.

Лес и Небо с Ручьем замерли.

Самсон смерил Леса строгим взглядом.

– Что такое «Хобомок»?

С ответом Лес нашелся не сразу.

– Это значит «дух смерти». Они считают, будто ты – демон, вот и все. Всех нас считают демонами. Плюнь и забудь.

Самсон уставился на Леса, словно пытаясь заглянуть в самую его душу, покачал головой, с силой прижал ладонь к виску.

– Ночью… после того, как я убил этого человека… пауки воротились. Прячутся в сумраке… не дают мне покоя во сне. Вижу маски… множество масок… и человека с разрисованным лицом. И все они никак из головы не выходят. Это становится невыносимым.

Лес, разом встревожившись, многозначительно переглянулся с дикими.

– Не бывать мне собой, – продолжал Самсон, – не обрести цельности, пока не смогу разглядеть, что укрывает сумрак. Быть может, эти пекоты что-нибудь знают?

Лес вздрогнул, замер, будто от ужаса.

– Для тебя у пекотов найдутся только хитрости и ловушки, да такие, из которых тебе вовек не выбраться.

– Я уже в ловушке, из которой никак не выберусь.

– Сейчас выход есть, только ты воспользоваться им не желаешь. Нужно всего-навсего поклониться Паупау, поклониться Матери Земле кровью, сколько раз уж об этом переговорено!

Самсон молча взирал в сторону хлева – туда, где покоился мертвый. Не дождавшись ответа, Лес помрачнел, как грозовая туча, принялся расхаживать из стороны в сторону, однако спустя минуту остановился и тяжко вздохнул.

– Отец, – с предельной серьезностью заговорил он, – прошу, молю тебя, не вздумай к пекотам ходить. Не кончится это ничем хорошим ни для тебя, ни для нас. Да, я не могу заставить тебя играть надлежащую роль. Могу только надеяться, что ты поверишь моим словам. Но если… если уж ты не хочешь помочь нам, прошу тебя, луной на небе заклинаю: хоть с этим-то нас не подведи.

Однако Самсон упорно молчал.

Лес вновь смерил Самсона долгим, пристальным взглядом.

– Не знаю, что тут еще сказать. Всем нам сейчас нелегко. Все мы боремся, как только можем. На кону наши жизни, наш мир.

С этим Лес, встревоженный до глубины души, двинулся прочь, пересек поле и скрылся среди деревьев.

Провожая опоссума взглядом, Абита подумала, как было бы здорово, подобно ему, попросту убежать в чащу, исчезнуть в лесу навсегда и покончить со всеми заботами о ферме, о кукурузе, а главное – об Уоллесе.

– Попробую я, пожалуй, уйти отсюда подальше, – отстраненно, скорее, самой себе, чем Самсону, сказала она. – Уеду, пока они не явились за мной. Пока не отдали в рабство Уоллесу и его семейству. Возможно, наскребу кое-что на продажу, а выручки хватит для переезда на юг, где зимы не так суровы…