– Да-да, а виноват в этом кто? Отец! Это он передал ей столько силы. Скоро она выучится вертеть волшебством, как душа пожелает, а там, с Отцовской-то помощью, чего только не натворит! В следующий раз спалит нас с вами на месте и не почешется.

Небо с Ручьем беспокойно затрепетали, паря над землей, как будто в эту минуту им больше всего на свете хотелось бы оказаться где угодно, только подальше отсюда.

– Вы слышали, что говорит Отец. Опять ему пауки не дают покоя. Что это значит, вы знаете не хуже меня. Мамунаппехт подбирается ближе и ближе, и все – из-за этой женщины. Из-за нее.

– Нет, Ручей! Какая нам разница, нарочно она, или нет? Нарочно, нечаянно – итог-то один! Всякий раз, как они творят чары вдвоем… это же все равно, что дымом костра Мамунаппехту весть посылать.

– Какую глупость они, спрашивается, выкинут завтра? Какую дверь еще отворят? Что, по-вашему, произойдет, если ведун пронюхает о возвращении Паупау?

Вот тут и Ручей, и Небо взглянули Лес в глаза. Во взглядах обоих отразился искренний ужас.

– Слушайте меня, оба. Эту женщину нужно убить, и чем скорее, тем лучше. Пока шаман не отыскал нас. Пока они не уморили голодом Паупау.

– Как? – Лес усмехнулся. – Вместе, вот как! Одолжите мне свое волшебство, помогите призвать ядовитых тварей. Они-то с ней и покончат, а от нашей «помощи» даже следа не останется. И все будет, как надо. Будет, не сомневайтесь!

Дикие с тоскою переглянулись, однако, пусть еле заметно, согласно кивнули.

– Вот и славно. Значит, сегодня… сегодня же ночью их на нее и науськаем.

День близился к концу. Заходящее солнце окрасило небо ярко-оранжевым. Пристроившись на обугленном остове крыши хлева, Самсон наблюдал за Абитой, с самого утра, не покладая рук, срезавшей с ограды полные меда соты и таскавшей их в дом.

– Хобомок, – донеслось до него словно бы с шелестом ветра.

Прикрыв глаза, Самсон в сотый раз пережил заново тот миг, когда услышал это имя впервые. Как он был потрясен… Казалось, оно жжет огнем. Казалось, сознание Самсона вот-вот разорвется надвое. И пауки. Пауки снова с ним… Сомкнув веки, Самсон видел их, видел самым краешком глаза, видел мохнатых крохотных тварей, что приносили с собой нестерпимую боль в голове.

– Оставьте меня, – прорычал Самсон.

Из-за дома показались Небо с Ручьем. При виде Самсона обоим сделалось весьма неуютно. Что же они от него скрывают?

Отнеся в дом очередную охапку срезанных сот, Абита ополоснула липкие руки в поилке для кур, принялась что-то подсчитывать, загибая палец за пальцем, заулыбалась.

– Самсон, я сочла все, что унесено в дом. Там больше, чем повозка выдержит! Помнится, Эдвард выручил по полной нити – самое меньшее, по девяносто шесть бусин – за фунт, и это ведь в прошлом году, а с тех пор, я слышала, цена выросла больше, чем вдвое. Понимаешь, что это значит, Самсон? Понимаешь? Это значит, пускай Уоллес облизнется и идет лесом: ферма теперь моя!

Захохотав, заухав, Абита бесшабашно улыбнулась, подхватила оставленную у изгороди метлу, отломила от черенка позабытый кусочек сот, отправила его в рот, громко причмокнула и закружилась с обнимку с метлой, будто в танце. Кружилась она до упаду, а после так и осталась лежать в траве, заливаясь усталым, однако ликующим смехом.

Видя ее воодушевление, ее кураж, Самсон почувствовал тянущееся к ней волшебство, почувствовал прочность уз, связавших Абиту с волшебной силой, растущей, крепнущей в ней на глазах. Смежив веки, он припал к ее волшебству, стараясь отворить с его помощью последние воспоминания, но все впустую: из глубин памяти снова и снова всплывали искаженные ужасом лица пекотов.

– Хобомок… Хобомок, – вновь и вновь отдавалось в голове.

«Неужто я – вправду дух смерти? Неужто я…»

Лежа в траве, Абита подняла взгляд и не на шутку встревожилась. Самсон был мрачен, как туча.

«Ты так помог мне, Самсон. Столькое для меня сделал. Как жаль, что я не могу помочь тебе…»

Рука, незаметно, словно сама собой оказавшись в кармане передника, нащупала ожерелье из волосяных колечек: теперь Абита не расставалась с ним ни на минуту.

«Ах, мать, если бы ты была рядом! Уж ты-то не растерялась бы. Ты непременно придумала бы, как помочь его горю».

Над головой зажужжала пчела. Абита негромко, не разжимая губ, подхватила ее песню, позвала пчелку к себе, и несказанно обрадовалась, когда та, покружив у ее лица, уселась прямо ей на нос, на самый кончик. Подобное единение казалось настоящим дивом: конечно, разговором такое не назовешь, однако желания и чувства Абиты пчелы вполне понимали, и это внушало неповторимое, ни на что не похожее ощущение единства с самой природой.

Осторожно сдув пчелу с кончика носа, Абита села. Сгущались сумерки, а еще ей требовалось сходить по малой нужде. Поднявшись на ноги, она застонала от ломоты в натруженной пояснице, обогнула дом и направилась к уборной – к «домику», как называл ее Эдвард. И вправду: как и все прочее, к чему Эдвард ни прикладывал руку, уборная была выстроена в виде небольшой бревенчатой хижины – основательной, прочной, позволявшей не опасаться ни дождя, ни ветра, ни даже медведя или стаи волков, вздумавших заявиться в гости, пока ты дела свои делаешь.

Располагалась уборная у самого подножия склона, куда дальше от дома, чем хотелось бы (особенно в разгаре зимы), но, во-первых, ее следовало устроить как можно ниже колодца, а во-вторых, почва здесь, по словам Эдварда, подходила для этого лучше всего.

Стоило подойти ближе, из-под стены домика выскочил, стрелой метнулся прочь кролик. Бросившись прямо навстречу Абите, зверек без оглядки, будто спасаясь от кого-то ужасного, промчался мимо и скрылся. Удивленная, Аби заозиралась вокруг: не притаился ли в окрестных зарослях какой-нибудь хищник?

У самой дверцы она остановилась. Казалось, тут что-то не так, но что? Это ей сделалось ясно спустя секунду-другую.

«А где же мухи?»

Обычно возле уборной мухи жужжали, кружились тучами, но сейчас словно разом повымерли. Подняв задвижку и распахнув дверь, Абита не увидела внутри ничего, кроме теней, занесла над порогом ногу, однако вдруг замерла. Совсем рядом, поблизости от уборной, был кто-то еще.

И вправду, из полумрака плавно, будто паря в воздухе, выплыл… человек. Лицо его укрывал рой пляшущих теней, на месте глаз зияли черные дыры.

– Эдвард? – ахнула Абита, невольно отпрянув назад и прикрыв рот ладонью.

Эдвард остановился, но взгляд устремил не на нее – на уборную. Подняв руку, он указал внутрь, разинул рот в безмолвном крике. Абита повернулась к двери, и…