Девочка, опять девочка, опять не моя! Я был уверен, что моим ребенком может быть только он, только мальчик. В моем доме опять появился подкидыш, плод ее разгульной жизни. Я зарычал диким зверем и швырнул в стену стул, который попался мне под руку. Женщина вздрогнула и крепче прижала к себе маленький сверток.

— Положи на кровать, — прорычал я.

— Но… — хотела что-то сказать она.

Если бы она стала мне перечить, я бы швырнул о стену и ее. Наверное, она это поняла по моему взгляду, поэтому просто положила сверток на кровать и шмыгнула в дверь.

— Опять, значит? — спросил я Люси. — Опять девка?

Она только устало пожала плечами.

— В моем доме больше не будет девок, ты слышишь?! — заорал я.

Она только отвернулась и посмотрела в окно.

— Значит, ты не в силах создать мужика, — вот что Люси посмела мне тогда сказать.

Я метнулся к ней, схватил за ворот рубашки и хорошенько встряхнул, а потом прорычал:

— Это не мой ребенок.

Она не ожидала от меня этих слов, хлестнула по щеке холодной влажной ладонью. Я отпустил ткань, и Люси упала на кровать. Она с ненавистью посмотрела на меня, а потом на ребенка.

— Может, это к лучшему, — сказала она обессиленно.

Она даже не отрицала, не пыталась меня переубедить. За последние годы я ни разу не заставал ее с другим мужчиной. Но подозрения остались, они основывались на нашем прошлом. Иногда на больших пьянках я, отлучившись куда-то, возвращался и не находил ее в толпе, потом она появлялась с кем-нибудь как ни в чем не бывало. Или было множество ночей, когда я просто напивался и засыпал, где придется. Что она делала в это время, я тоже не знал. Она всегда умела находить возможности удовлетворять свои низменные дикие желания, но без меня.

Ну так вот, в тот день я ненавидел себя, но еще больше я ненавидел их, всех троих. Я сидел на полу и жалел себя, утирая горькие слезы. Почему даже самое простое мое желание иметь сына, она и то не смогла исполнить? И тут тишину комнаты разорвал плачь нового создания, которое я уже ненавидел.

— Если ЭТО останется в нашем доме, ты будешь растить его как сына, поняла? — сказал я, вставая с пола.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, морща нос, словно презирала меня, презирала каждое мое слово.

Я наклонился к ней и медленно, выплевывая горькую слюну, произнес:

— У нас родился сын.

— Но…

— Заткнись. Или это сын, или убери это с моих глаз, избавься от нее, поняла? — рявкнул я.

Она замолчала. Она знала, что с этого дня ее мнение больше не имеет для меня никакого значения. В этом доме будет только так, как скажу я.

Я вышел из дома и продолжил отмечать рождение сына.

Через неделю, когда Люси окрепла, мы взяли с собой сверток с новорожденным и пошли в город. Там мы нашли ветхое здание в два этажа, где, как нам сказали в городской больнице, регистрировали новых членов общества. Взяли заявление и заполнили его. Ее рука дрогнула над пустым квадратом «пол», я выхватил ручку и сделал это за нее. Официально родился мальчик по имени Александр. Старая уставшая женщина попросила справку из больницы, но мы пояснили, что роды были дома и мы никого не вызывали. Она тяжело вздохнула, посмотрела на нас неодобрительно, но заявление зарегистрировала. Она даже не заглянула в сверток, который мы принесли. В этом городе, как и в большинстве мелких умирающих городов, всем было плевать на жизни других. Никого не интересовало, кто рождался и кто умирал. Мы были лишними бумажками, которые им приходилось раскладывать.

Я вообще не стал бы регистрировать рождение второго ребенка, но Люси сказала, что это увеличит размер нашего пособия, а этим в нашем положении пренебрегать не стоило. Денежки на полу не валяются.

Вот так у нас появился сын. Я хотел растить его, как сына, но каждый раз, когда смотрел на этот комок, видел только ошибку, которую допустил.

Время шло, а ненависть росла. Галочка напротив «М» не помогла мне принять этого ребенка. Да и первую дочку я тоже не любил. Я просто хотел, чтобы все было, как прежде, когда их не было, когда мы с Люси могли путешествовать, когда нас ничто не связывало по рукам и ногам, когда мы любили друг друга.

Я умолял ее отдать их, отнести в город и оставить хоть у входа в больницу. Но она отвечала, что сойдет и так, как-нибудь вырастим. При этом не делала ничего для этого. И я не делал. Я просыпался по утрам в этом сарае и мечтал, что, может, сегодня не увижу их и не услышу. И с каждым днем я все больше убеждался, что они не мои. Ну невозможно же так не любить родных детей.

Глава 45

На отшибе

Никто так и не смог найти следов моего прошлого существования. Ну а как бы они нашли, если Иллая Стоун до этого не существовала, а Александра Роттера подали в розыск только через год, да и то, как мальчика?

Меня растили мальчиком. Да, именно так.

Ты, наверное, спросил бы, как я не понимала, что что-то не так, что-то неправильно?

Я понимала, только не могла сложить все детали воедино.

Мне на барахолке выбирали только мальчишескую одежду, брили наголо и всегда обращались, как к мальчику, особенно в присутствии отца. А потом по привычке обращались так и когда его не было рядом. В школе я тоже числилась как мальчик, против свидетельства о рождении не пойдешь. Стоит крестик — значит мальчик. Вот я и росла мальчиком, считала себя мальчиком и думала, что так и есть. Так меня вырастили, и такой я была.

Очень сложно для ребенка, который живет в закрытом мирке, в глуши, не общается со сверстниками, понять, что его обманывали с самого рождения. Хотя понять не так сложно, а вот принять, это другое дело. Или смириться, а если не смириться, то что делать?

Может, я и хотела бы быть собой, Александрой или Иллаей, но мне не позволили. Мне просто не дали такого права. Не всем везет родиться в нужной семье и в нужное время. Мне просто не повезло.

Со временем я приспособилась быть для людей тем, кого видят они, а внутри быть тем, кем меня сделали при рождении.

С самого детства, лет с