Дасти замедлил движение жерновов. Те завизжали. По желобу катились тонкие струйки.

— Пусть пока постоит. Разве зашивать мешки так сложно?

Дасти взглянул на два мешка, которые я кое-как зашила.

— Делай большие стежки. Посмотри, вот так, — ловкими движениями Дасти соединил мешковину. — Возьми совок и подмети. Высыпь муку с пола в следующий мешок. — Дасти подал мне метлу.

— А как же кровь на полу? Ты не боишься, что она запачкает муку?

— Это фуражная мельница. Мука пойдет на корм скоту. Уже более двух лет мы не поставляем муку для пекарен. Люди в наше время хотят покупать муку без пшеничных зародышей, мягкую, белую, упакованную в пластиковые пакеты. Сейчас только большие мельницы поставляют муку для пекарен. Мастер Гай поговаривает о том, чтобы закрыть мельницу. Когда был жив мой дед, мельница была сердцем деревни, а церковь — душой… Женщина опять заставляет меня бесполезно тратить время! Когда я спущусь в следующий раз, пол должен быть чистым. Или мне придется остановить мельницу…

Следующие два часа я работала не разгибая спины. Я, приловчившись, стала зашивать мешки гораздо быстрее. В какой-то момент я поняла, что совсем не обязательно концентрироваться мыслями на работе. Я позволила мыслям уплыть далеко. Я улыбнулась, представив, в какой ужас пришел бы Алекс, увидев меня раскрасневшейся, растрепанной, в скверной одежде и покрытой с ног до головы мукой. Он, вероятно, решил бы, что я сошла с ума.

Когда я впервые мысленно обвинила Алекса в высокомерии, то вынуждена была признать, что он, будучи старше меня на двенадцать лет, гораздо опытней и знает намного больше, чем я. Мне казалось, что его властолюбие предопределено свыше. На самом деле я находила его властность привлекательной. Но время шло, его чары постепенно теряли силу.

Поначалу наши стычки носили настолько тривиальный характер, что я даже не обращала на них внимания. Однажды Алекс дал нагоняй клерку в моем присутствии за то, что у того были недостаточно чистые ногти. Тед всегда был дружелюбен и развлекал меня разговорами каждый раз, когда я приходила навестить Алекса. Он явно чувствовал себя униженным. Позднее, когда мы садились в такси, я выразила несогласие с деспотическими замашками Алекса. Он ответил, что старается быть требовательным к персоналу не более, чем к себе, и отметил, что уделяет намного больше времени работе, чем его сотрудники, но никогда не позволяет себе явиться в офис с грязными ногтями. Отчитать служащего было просто необходимо. «Но не в моем присутствии», — возразила я. Алекс взял меня за руку и со вздохом пояснил, что как раз мое присутствие заставило незадачливого клерка запомнить урок навсегда. После этого случая наши отношения с Тедом изменились. Мы оба чувствовали себя несколько скованно. Словно мы пытались забыть дружеские отношения. Тед никогда больше не осмеливался посмотреть мне в глаза.

Нельзя сказать, что Алекс бесчувственный или эмоционально глухой человек. Он старался контролировать себя, но в основном его усилия были направлены на то, чтобы контролировать поведение других людей. Стремление к успеху настолько поглощало Алекса, что все, кто имел с ним дело, должны были становиться идеальными, превосходящими по всем качествам заурядных людей. Поначалу я восхищалась стремлением Алекса к совершенству. Он разбирался во всем, начиная от музыки Генделя и заканчивая рисунками на спичечных коробках. Но когда его требовательность была направлена не на себя самого, а на других, я ощущала беспокойство.

Я замечала: наши отношения казались безупречными лишь потому, что Алекс управлял ими. Он решал, куда мы пойдем, с кем будем встречаться и как проведем время. Алекс вроде бы и советовался со мной, лишь высказывал свое мнение, но в такой форме, что я не могла настаивать на своем. Его друзья были интересными людьми, места, которые мы посещали, были великолепны, вместе нам никогда не было скучно. Кроме того, Алекс полагал, что новые знакомства пойдут мне на пользу, расширят мой кругозор. Но главной причиной наших многочисленных визитов было стремление Алекса показать себя во всей красе. И конечно, наши развлечения требовали огромных расходов. Мне было приятно получать дорогие украшения и туалеты в подарок. Мне нравилось жить в дорогих отелях, но я все же не чувствовала себя комфортно в роскошных апартаментах.

Алекс часто повторял, что неотъемлемой частью любовных отношений является знакомство с прошлым партнера. Для меня его откровения послужили настораживающим сигналом, к тому же мне совершенно не хотелось выслушивать рассказы о его бывших подругах. Алекс полагал, что я буду ревновать его к прошлому, поэтому старался выпячивать недостатки своих старых пассий, выставлял их на посмешище. Я не сразу поняла, почему его рассказы казались мне отвратительными. В последние недели перед свадьбой, когда я пыталась разобраться в себе, осознать, почему сама мысль о свадьбе приводит меня в такой ужас, я поняла: все дело во впечатлении, которое производил Алекс, когда описывал отношения между мужчиной и женщиной, в его реакции относительно разрыва таких отношений, в его поведении в тот момент, когда бурная страсть уступала место обыденности.

— Закрывай чертов желоб! — прорычал Дасти сверху. Он просунул голову в проем. От неожиданности я подпрыгнула на месте. — Пришло время отдохнуть.

С выпяченной грудью, длинными, кирпичного цвета волосами, которые нависали над серыми, покрытыми мукой бровями и красным, широко раскрытым ртом, Дасти напоминал средневековую горгулью. Он сбежал с лестницы и поманил меня за собой в темную, мрачную кухню. Все здесь, включая потолок, было выкрашено в темно-красный цвет. Дасти снял с крюка кастрюлю с застывшими на стенках каплями жира и поставил ее на огонь.

— Красный — мой любимый цвет, — пробормотал Дасти. Очевидно, его смутило мое удивление, поскольку такой выбор краски в кухне большая редкость. — Кроме того, мне после войны досталась целая бочка дешевой краски. Я заварю чай. Надеюсь, ты не будешь морщить нос.

Я замотала головой. Мне ужасно хотелось пить, но чай был настолько отвратителен, что я с трудом сделала несколько глотков. На дне моей кружки плавало два пакетика чая, которые издавали неприятный запах распаренного веника. Дасти осушил кружку в два глотка и потянулся за новой порцией кипятка.

— Ты все время работаешь на мельнице? — спросила я, чувствуя, что обязана поддержать разговор.

— С самого детства. Прошло почти пятьдесят пять лет. Старый мистер Гилдерой тогда управлял поместьем, Джулиан Гилдерой, дед мастера Гая. Дьявольски крепкий мужик, с тяжелым характером, — Дасти покачал головой и сплюнул сквозь сжатые зубы. — Сэр Джулиан каждый день объезжал окрестности на черной кобыле. Из рук он никогда не выпускал хлыст. Однажды он наткнулся на пастуха, который забавлялся в кустах со служанкой из особняка. Сэр Джулиан хлестал его до тех пор, пока рубашка у бедняги не покраснела от крови. На следующий день после смерти лесничего сэр Джулиан приказал его вдове убираться вон. Ей некуда было идти с пятью малышами, каждому из которых было меньше десяти.

— Судя по рассказу, сэр Джулиан был настоящим монстром.

— Он таким и был, но мы уважали его. Когда его хоронили, церковь была переполнена. Все пришли выразить свое соболезнование. Сэр Джулиан был для местных жителей королем. Мастер Амброуз сделан совершенно из другого теста. Он был всегда слишком слабым, еще до того, как с ним случился удар. Он не желал иметь дело с простыми ребятами вроде меня. Мы потом и кровью зарабатывали для него деньги, а он их тратил на выпивку и баб. Когда он умрет, мало кто придет почтить его память. Его ненавидят гораздо больше, чем мастера Джулиана.