В павильоне пусто, если не считать телег, которыми селяне собирают продовольствие, когда им его доставляют. Несколько изогнутых деревьев хватаются за землю, а на их узловатых, гнутых ветвях, усыпанных иголками, лежит снег.

Павильон срыт под выступом горы, и здесь, за грудами дров, за каменным углублением для костра, находится дверь в Погреб. Сперва я осматриваюсь, но помимо большой комнаты, набитой припасами, и замученного холодом стражника, здесь больше никого. Он кивает, когда я прохожу мимо, а потом исчезаю в расщелине горы, где стены гладкие и проход между ними такой узкий, что может пройти только один человек.

Растрескавшаяся дорожка длинная и неровная, и какое-то время я иду совсем вслепую, поскольку в этой расщелине темно. Когда я прохожу до конца и протискиваюсь, гора становится чуть просторнее. По бледным стенам пещеры проходит несколько голубых линий, отбрасывающих тонкий свет.

И хотя я укрыт от стихии, внутри намного холоднее. Холод тут застойный и держится вечно. И все же, приближаясь к железной двери, установленной в горе, я чувствую, как мне становится жарко. Когда я подхожу к зарешеченному окну и заглядываю в него, из моего рта вылетает пар – единственный признак того, что здесь минусовая температура.

– Давно ты вернулся? – Я задаю вопрос, даже не повернувшись – это ни к чему. Я почувствовал его, как только вошел.

Райатт сидит, вытянув ноги. Его затененная фигура загораживает свет фонаря, висящего рядом, оранжевое пламя которого подпитывает масло, добываемое из принадлежащих нам шахт.

– Пару часов, – небрежно отвечает он, и я наконец поворачиваюсь к нему.

– Здесь только один. – В моем тоне слышится вопрос.

Райатт чешет затылок, отчего черные волосы местами становятся взъерошенными. Обычно он отпускает локоны длиннее, чем я, и всегда ворчит, когда ему приходится стричься.

– Ты сказал, что для допроса тебе нужен один.

– Я сказал, что для допроса мне нужен хотя бы один, – поправляю я.

На его лице ни тени раскаяния.

– Если бы ты хотел, чтобы они все остались в живых, то стоило прислать Джадда. Я же сказал, что не позволю сюда вернуться крысам Мидаса. Напомню, этого желал и ты, и я, – говорит он и кивает на камеру. – От остальных я тоже получил, что хотел. Тем более учитывая, как их чертовски трудно оказалось найти.

– Сколько их было?

– Четверо. Повезло, что их засек мой тимбервинг. Так-то я и обнаружил их укрытие на холме недалеко отсюда. Услышав, что ты вернулся, они бросились врассыпную, как истинные крысы, но буря застала их врасплох, и им пришлось приземлиться.

Ладно, буря хотя бы на что-то сгодилась. Мы с Райаттом искали их несколько дней, и я уже начал волноваться, что поиски не увенчаются успехом.

– Я так понимаю, ты получил удовольствие, убив остальных трех?

Райатт коварно ухмыляется.

– Мертвецы прекрасно украшают замерзшую пустошь.

Кивнув, я снова смотрю через зарешеченную дверь и вижу жалкое подобие человека, распростершегося на полу и дрожащего в отделанном золотом пальто. Интересно, сколько дней Аурен потратила на то, чтобы позолотить эту падаль? Сколько энергии, времени и сил потратила на поддержание репутации и самолюбия Мидаса? От одной только мысли об этом по спине пробегает жаркая волна гнева.

– Ты рано встал, – говорит Райатт, повернув ко мне лицо, наполовину скрытое тенью, а наполовину освещенное синим цветом.

Я молчу и сажусь напротив него на бочку. Если откровенно, я почти не сплю, как и Аурен. Проворочавшись всю ночь, перед рассветом мне удается задремать на пару часов, но ровно до тех пор, пока она не возвращается в спальню.

Брат низким голосом спрашивает:

– Она по-прежнему не встает днем?

Я бросаю на него взгляд.

– Она привыкает.

– Правда?

– Что, черт возьми, это значит?

Райатт пожимает плечом.

– Я вижу, каким становится ее лицо всякий раз, когда кто-то упоминает о золоте. Она в ужасе.

– Ничего подобного, – огрызаюсь я, стиснув зубы от злости.

– Как скажешь.

– А чего ты так беспокоишься?

– А почему не беспокоишься сам? – парирует Райатт. – Той ночью мы все ее видели. Может, внешне Аурен и кажется горой, но в действительности она вулкан, который скоро извергнется. А когда она так делает, это не какой-то пустяк.

– Она справится.

Однако Райатт не сдается. Но иного я от него и не ждал. Половина его личности всегда мне противоречит.

– Она боится своей силы, и небеспричинно. Но когда вопрос стоит о магии, страх представляет опасность. Кому, как не тебе, это знать.

Мы смотрим друг на друга, стоя по разные стороны узкой дорожки. У него за спиной сияют синие полосы пещеры, а мерцающие лампы словно противодействуют этому свету.

– Это займет время.

– И сколько времени ты можешь себе позволить?

Я провожу рукой по волосам, дергая за кончики.

– Столько, сколько ей, черт возьми, понадобится.

Он недовольно и несогласно качает головой.

– Может, ты и король, но даже тебе не под силу это выдержать. К тому же тебе претит тут находиться.

– Вовсе нет.

Райатт закатывает глаза.

– Конечно, нет. Вот почему ты приходишь сюда, только когда это позарез нужно.

Кажется, что зубы вот-вот треснут от того, насколько сильно я их стискиваю.

– Мне нужно править королевством.

Он усмехается.

– Ага, именно. Но до этого тебе нужно было защищать эту деревню.

Я резко подаюсь вперед, упираясь локтями в колени.

– Я и защищаю деревню. Ты и половины не знаешь, на что мне приходится идти, чтобы ее защитить, и чем я пожертвовал.

Райатт смеряет меня взглядом, который, наверное, в точности отражает мой взгляд.

– Ты и правда хочешь обсудить жертвенность, брат? Потому что я отказался от своей личности, чтобы тебе служить.

Иногда пропасть между нами кажется непреодолимой. Например, сейчас, когда мы ссоримся.

– Ты вообще там бывал? – спрашивает он.

Я резко выпрямляюсь.

– Не задавай вопросов, ответы на которые тебе и так известны. У тебя не настолько утешающий голос.

Он не обращает внимания на мою острóту.

– Стоило бы знать.

– Райатт, я был немного занят.

– Именно. – Его голос сочится презрением, и он встает. – Что ж, попробуйте вписать это в свой график, Ваше Величество. – Брат насмешливо отвешивает поклон и уходит.

Я смотрю ему вслед с омерзительным ощущением в груди. Спина Райатта напряжена, а в походке заметна злость.

Трудно представить его таким, когда перед глазами мелькает иное воспоминание – когда он был щуплым мальчишкой ниже меня более чем на фут, с растрепанными черными волосами и губами, испачканными джемом.

Тогда он никуда не уходил. Всегда следовал за мной или пытался схватить за руку, опутывая озорной улыбкой. Мы играли и искали приключений,