а не избегали друг друга, как сейчас. И он никогда не смотрел так сердито в мою сторону.

Мой гнев улетучивается вместе с выдохом, рассеиваясь в холодном воздухе.

Я прислоняюсь спиной к стене пещеры, чувствуя, как шипы впиваются в руки.

В голове снова всплывают воспоминания, и я отчетливо слышу старый осуждающий голос.

«Держи себя в руках, Слейд. Ты что, обычный фейри, раз так легко теряешь контроль? Или станешь достойным крови, текущей в твоих гнилых венах? Спрячь шипы или я приколочу тебя за них к стене поместья и оставлю висеть, пока ты не научишься контролировать себя».

Возможно, дело в воспоминаниях о тех днях, что я провел, слушая такие приказы, но шипы наконец прячутся под кожу.

Контроль.

Это первое, что пришло мне в голову с того момента, как я начал меняться. У большинства фейри магия проявляется в пятнадцать-шестнадцать лет.

Мне не предоставили столько времени.

Я по-прежнему помню тот зуд. Помню, как царапал тыльную поверхность предплечий или пытался дотянуться до позвоночника. Я чувствовал себя медведем в лесу, которому нужно потереться о кору дерева. Каждый раз, когда мои шипы появлялись, они разрывали мою кожу в клочья, и из ран хлестала кровь.

На протяжении года они резали всякий раз, когда прорывали кожу. Рукава и спина рубашки покрывались алой кровью, а несколько капель стекало на брови.

Еще больший ужас внушал мой взгляд и резкий голос. Я научился прятать шипы, научился извлекать их, когда того хотел. Я даже перестал вздрагивать, когда они прорывали кожу. И вскоре перестал истекать кровью. Словно кровь и сама боялась предстать перед моим отцом.

– Вот ты где.

Я смотрю на Лу, которая влетает сюда не одна. На ее плече сидит почтовый ястреб, и они оба кажутся не очень-то довольными.

– Только что заявилась. Подлетела к входной двери и начала стучать в нее так, будто у нее молоток вместо клюва. – Лу наклоняется к ней, но когда ястреб клюет ее в макушку, отпихивает птицу. – Она никому не дает забрать послание. Даже в обмен, – говорит Лу и протягивает ладошку, на которой лежит горсточка вяленого мяса. Ястреб издает презрительный звук и резко вонзает когти в плечо Лу.

Она морщится и свирепо смотрит на птицу.

– Теперь понимаешь?

Я встаю и подхожу к ним, а птица тут же спрыгивает с ее плеча, садится мне на руку и протягивает ногу.

– Хорошая девочка, – напеваю я, проводя пальцем по ее шее. Она щелкает клювом, глядя на меня, и я забираю прикрепленный к ее лапке серебряный пузырек, достав из него свернутый пергамент.

Пробежав по посланию взглядом, я дочитываю лишь до половины и, сжав пальцами бумагу, сминаю послание. Все мое тело напрягается.

– Что-то случилось?

Вместо ответа я передаю Лу послание и смотрю, как на ее лице отражаются те же эмоции, что и на моем.

– Сукин сын.

Лу опускает руку, сжимая смятое послание, и смотрит на меня.

– Королева Кайла не теряла времени даром.

– Да, это точно.

Лу молча смотрит на меня.

– Как поступим?

Для меня это не стало неожиданностью, но я полагал, что времени у нас будет больше. Потому как Аурен именно это и нужно. Время.

Время встать на ноги. Привыкнуть к потере лент. Набраться уверенности. Быть готовой противостоять миру и ее магии. Она только что убила коварного пленителя, познала новую грань своей силы, попутно чуть не погибла и бросила все, к чему привыкла. Ей просто нужно, черт возьми, выдохнуть.

– Ничего, – наконец отвечаю я.

Лу приподнимает черную бровь.

– Ничего?

Я качаю головой.

– Это тактика направлена на то, чтобы запугать нас. У них ничего не выйдет.

– Ну а если они заявятся в Четвертое королевство?

– Королеве Кайле приходится иметь дело с двумя королевствами, оставшимися без правителя, а нас разделяет замерзшая пустошь.

– Но другие правители…

– Пусть отсосут.

Она закатывает глаза.

– Уверена, приглашение пришлось бы им по нраву, но они все равно сулят проблемы.

– И нас разделяет океан, – напоминаю я. – У нас есть время.

– Как скажешь.

Кожу покалывает, и не из-за когтей ястреба, сжимающих мою руку.

– У меня все под контролем.

Как и всегда.

– Хорошо, – кивает Лу и бросает взгляд мне за спину на дверь камеры. – Правильно понимаю: Райатт наконец-то их нашел?

– Да. – Протянув руку, я беру вяленое мясо и скармливаю его ястребу. Птица прижимает голову к моей шее в знак благодарности, а потом поворачивается и улетает из пещеры, издав вдалеке клич.

Лу качает головой.

– Ты околдовал всех чертовых птиц и тимбервингов.

– Что тут скажешь? Я привлекателен.

Она фыркает, и наше внимание привлекает кашель из камеры.

– Похоже, он пришел в себя, – говорит Лу, и предвкушение обвивается вокруг рук шелковыми путами. – Мне остаться?

Я качаю головой, сняв пальто и закатав рукава.

– Нет. Я сам проведу небольшую милую беседу со шпионом Мидаса.

Лу кивает и оставляет меня с ним наедине. Как только она уходит, я подхожу к двери и заглядываю внутрь. Там жалким мешком лежит мужчина. Как только он видит мое лицо, то широко раскрывает глаза от страха.

Вставив в железный замок ключ, я открываю дверь и захлопываю ее за собой так громко, что мужчина вздрагивает.

И все: усталость, ссора с Райаттом, беспокойство за Аурен, новости из послания – все сливается в какое-то густое, кислое ощущение, которое закипает внутри и обжигает. К счастью, мне есть на ком выместить все это.

Я мрачно ухмыляюсь мужчине, чувствуя, как в груди свивается гниль и спускается по рукам. Он дрожит всем телом, лицо у него изможденное, а взгляд затравленный.

– Вряд ли нас представили должным образом. Я король Рот, и ты в моих владениях.

Когда я покончу с ним, запах мочи будет не самой худшей вонью.

Я подхожу ближе, а гниль расползается от моих ног по стенам, как нити, которые вот-вот затянут петлю.

– А теперь я хочу знать обо всем, что ты докладывал Мидасу, обо всех его приказах.

Мужчина громко сглатывает, и от волнения и страха у него дергается кадык.

– И… если я расскажу, ты о-отпустишь меня?

Я смеюсь. Он вздрагивает, а потом в потрясении открывает рот, когда я набрасываюсь на него магией, стравив гнилью нижний ряд зубов. Эмаль становится коричневой и крошится, пока зубы не рассыпаются по земле.

– О нет. Живым ты отсюда не выйдешь. Но тебе решать, как моя гниль с тобой позабавится.

Смешно, как быстро он запевает. Или, скорее, шепелявит.

Он не рассказывает ничего, что я бы еще не знал, но заранее вынося наказание, чувствую,