Николо ее поцеловал. Не знает, какое созвездие она использовала. Но тот случай был хуже прочих, потому что, хотя она и загадала желание случайно, оно было таким легкомысленным, что не только не спасло ей жизнь, а в конце концов разбило сердце. Я хочу, чтобы ты меня поцеловал.

Беатрис смотрит на изображенное созвездие и не может удержаться от короткого, резкого смешка. Жалящая Пчела – это символ либо неожиданности, либо боли, либо и того и другого сразу. Что касается Николо, это, безусловно, оказалось одновременно и тем, и другим.

– Какая звезда? – спрашивает она, удивляясь ровному тону своего голоса.

Найджелус указывает на звезду на конце пчелиного жала. Беатрис моргает.

– Это не маленькая звезда, – говорит она. – Как же никто не заметил ее пропажи?

Найджелус пожимает плечами.

– Я думаю, многие заметили, – говорит он. – И, скорее всего, списали это на то, чем оно и было – новый эмпирей, изучающий свою силу. Ты не первая и не последняя.

Возможно, это должно было бы заставить Беатрис почувствовать себя лучше, но этого почему-то не происходит.

– Приходи через два дня, и мы продолжим занятия, – говорит Найджелус, закрывая книгу.

– Что? – спрашивает Беатрис, моргая. – Но я только пришла.

– В том состоянии, в каком сейчас находится твой разум, ты для меня бесполезна, – говорит он, но затем отводит взгляд. – Я не знаю ни одного молодого эмпирея, который не был бы потрясен сравнением звездных карт.

Беатрис качает головой.

– Я знала, чего стоит достать звезду с неба, – говорит она. – Я просто не понимала, сколь многое уже было потеряно.

– И как мало в сравнении с этим осталось, – добавляет Найджелус.

– Но что я должна делать в течение этих двух дней? – спрашивает она. – Каждый проходящий час приближает нас к тому, что мать отправит меня обратно в Селларию. К тому же она прямо сейчас осуществляет свой план с Дафной во Фриве. Я не могу просто сидеть сложа руки, погрязнув в своих чувствах по поводу погибших звезд.

Мгновение Найджелус ничего не говорит, но его встревоженные серебристые глаза останавливаются на ней.

– Я уверен, ты найдешь чем себя занять. Уверен, у тебя много дел, связанных с твоей матерью, твоим мужем и леди Жизеллой.

Беатрис открывает рот, чтобы возразить, но быстро закрывает его снова. Он прав, но в этом-то и проблема. Она не хочет думать о заговорах своей матери, или о том, как Паскаль слепо ей доверяет, или о тех уколах сочувствия, которые она испытывает к Жизелле, или о бездействии Дафны.

– А как же мой долг? – спрашивает она вместо этого.

– Твой долг? – переспрашивает он, нахмурившись.

– Ты спас меня из Сестринства и привел сюда, – напоминает она ему. – А потом ты оплатил… э-э… карточные долги Эмброуза. У меня не сложилось впечатления, что это был подарок, который ты сделал от всего своего великодушного сердца.

Найджелус колеблется. Кажется, на мгновение он теряет дар речи.

– Я спас тебя, потому что знал, что у звезд есть на тебя планы. Сделав тебя эмпиреем, я взял на себя ответственность, – говорит он голосом, полным осуждения. – Что касается официальной причины, то я смог привести тебя сюда, потому что убедил твою мать – твоя смерть в качестве изгнанной принцессы, а не в качестве королевы Селларии, никак ей не поможет.

– Но после побега из Сестринства я могла бы отправиться во Фрив, – замечает Беатрис, не чувствуя в себе сил согласиться с Найджелусом, но он лишь смеется.

– Ты правда думаешь, что под крышей сестры тебе было бы безопаснее, чем под крышей матери?

Беатрис не отвечает, но ее молчание уже говорит о многом.

– Приходи через два дня, принцесса, – говорит Найджелус, отворачиваясь от нее и возвращаясь к своей работе.

И вот у Беатрис не остается другого выхода, кроме как вернуться к себе в комнату.

Дафна

Когда группа из семи человек покинула дворец, солнце едва взошло и Дафна все еще была в полусне. Сейчас, как ей кажется, почти полдень. Они едут верхом, все дальше заходя в Тревайльский лес. Он занимает большую часть Центрального и Восточного Фрива, переходя в Гаринский лес на западе, но Дафна не до конца уверена, где именно проходит граница между ними. Тревайльский лес простирается вплоть до озера Олвин недалеко от восточного побережья.

Если сведения ее матери верны, то именно на это восточное побережье похитители везут Гидеона и Рида, чтобы посадить их на отходящий из Фрива корабль. Откуда бы Байр ни получил свою информацию, он, похоже, еще не в курсе этой части, но Дафна уже достаточно хорошо знает юношу, чтобы понимать, что он выяснит это совсем скоро. Ее мать ясно дала понять, что Дафне нужно добраться до них первой.

Ее желудок сжимается от этой мысли, но она подавляет ее, сосредотачиваясь на Байре. Байр едет впереди, увлеченный разговором с Хеймишем и юношей, которого Дафна не узнает. Он примерно того же возраста, что и Байр, с волосами такими же темными, как у нее, и, похоже, с его лба никогда не сходит глубокая морщинка. В его лице есть что-то знакомое, но, как Дафна ни старается, она не может его вспомнить. И все же она знает, что не могла встречаться с ним раньше – у него явно высокогорный акцент, и она уверена, что он не был одним из гостей, что приехали с гор, чтобы посетить ее несостоявшуюся свадьбу. Но он, похоже, слуга, и вполне возможно, что она просто видела его во дворце, хоть и не слышала его голоса.

Она переводит взгляд на Байра, и, словно почувствовав на себе ее взгляд, он оглядывается через плечо и одаривает ее легкой улыбкой. Она пытается ответить тем же, несмотря на то, что мысль о приказе матери продолжает камнем давить ей на грудь.

Он никогда не простит тебе этого, звучит у нее в голове шепот, напоминающий голос Софронии. Дафна пытается от него отмахнуться – в конце концов, есть множество других вещей, за которые Байр, стоит ему о них узнать, не сможет простить Дафну, – но это не так-то просто. Девушка не уверена, что сможет простить сама себя за убийство двух невинных мальчиков.

– Я удивлена, что ты захотела поехать с нами, – говорит Клиона, вырывая Дафну из ее мыслей. Она поворачивается, чтобы посмотреть на девушку, скачущую верхом на своей черной как смоль кобыле. Клиона не утруждает себя попытками скрыть подозрительность, и Дафна не может винить ее за это – на самом деле, если бы Клиона поверила, что